«Клубок» вокруг Сталина

Что помогло ей так быстро получить престижную должность? Какие силы и почему способствовали этому? Или сказались знакомства ее мужа? Какие?

Правда, летом 1933-го ее перевели на работу в управление уполномоченного наркомата тяжелой промышленности: сначала временно, а с ноября постоянно — инспектором управления по кадрам с окладом 275 рублей. В данном случае рекомендовать ее мог Г.И. Пылаев — уполномоченный наркомата тяжелой промышленности по Ленинграду и области, один из друзей Кирова. Этот перевод мог быть связан с появившимися слухами о ее связи с Кировым.

Складывается впечатление, что Мильда Драуле была не таким простым и наивным человеком, невинно пострадавшим из-за преступной ревности мужа, как может показаться с первого взгляда. На допросах она вела себя спокойно.

Из воспоминаний работника Ленинградского управления НКВД Р.О. Попова: «В 8 или 9 утра 2 декабря… мы допрашивали с Пашей Малининым Мильду Драуле. Она провела ночь в холле, спала на стульях. Типичное чухонское лицо. Миловидная.

Допрос продолжался около двух часов. Я писал протокол сам. Она считала его (мужа) скрытным человеком, никогда не слышала от него политических разговоров. Ходил угрюмый. У него ничего не получалось с работой, она считала его неудачником».

Трудно поверить в искренность ее слов. Если он переживал свою неустроенность, был неудачником, то почему он никогда не заговаривал с ней на политические темы? Странно и неправдоподобно. Конечно, реальность нередко бывает неправдоподобной, но если иметь в виду версию заговора, то показания Николаева и его жены, а также его дневник, который он вел, как оказалось, при участии жены, — все это очень похоже на отработку заранее заготовленной «легенды».

И тогда есть смысл обратить внимание на «германский» след в деле Кирова.

Мы уже упоминали о соседях-немцах, с которыми была дружна чета Николаевых. Но это, как говорится, только еще намеки. Дело в том, что при обыске у Николаева была обнаружена записная книжка с номером телефона немецкого консульства в Ленинграде.

На допросах Николаев показал, что получал в германском консульстве значительные суммы в марках, которые тратил в магазинах с оплатой в инвалюте «Торгсин».

«Я указал в своем показании от 20 декабря 1934 года, — говорил Николаев, — что мы всегда готовы помочь консулу правильным освещением того, что делается внутри Советского Союза…

Далее, я просил консула оказать нам материальную помощь, указав, что полученные от него деньги мы вернем ему, как только изменятся наши финансовые дела».

По словам Николаева, он сам после своих настоятельных просьб явился в германское консульство, телефон которого узнал из справочника «Весь Ленинград». Это действительно похоже на правду: в этом справочнике приведен тот самый номер телефона Германского генерального консульства, который записан у Николаева.

Однако трудно поверить в то, что германский консул под честное слово давал взаймы явившемуся к нему странному советскому гражданину немалые суммы. Вряд ли нужен был консулу такой осведомитель о внутренней жизни Советского Союза. Разумнее предположить, что консул постарался навести по своим тайным каналам справки о Николаеве или даже уже знал о нем кое-что, смог удостовериться, что супруги Николаевы не являются агентами НКВД, а готовы к сотрудничеству с иностранной державой.

В пользу этой версии говорит весьма показательный факт: сразу после объявления по радио об убийстве Кирова консул Германии срочно покинул Ленинград!

Тогда же в Москве появились слухи об антисоветском перевороте, а все члены партии в столице были переведены на казарменное положение, как в Гражданскую войну. Впрочем, в этом случае слухи о перевороте могли возникнуть в результате предпринятых экстраординарных мер.

Подобные мероприятия и последующие репрессивные меры позволили Р. Конквисту безапелляционно заявить о том, что убийство Кирова было спланировано и осуществлено под руководством Сталина и Ягоды. «Фактически же смерть Кирова стала фундаментом всего исполинского здания террора и насилия — здания, выстроенного Сталиным для того, чтобы держать население СССР в абсолютном подчинении». А то, что даже в хрущевские времена не говорилось с определенностью об ответственности Сталина за убийство Кирова, этот антисоветский публицист объясняет тем, что «такое определенное заявление все еще, по-видимому, застревает в советской глотке».

Уже сами выражения, которые употребляет Конквист, свидетельствуют о том, что опирается он не на факты и логику, а на эмоции и клеветнические измышления (да и в самом описании убийства у него много лживых, но «художественно» оформленных утверждений). В приведенной цитате отсутствие здравого смысла видно уже в том, что нелепо выглядит его «исполинское здание террора и насилия», воздвигнутое на таком шатком основании как убийство Кирова. К тому же выходит, что до конца 1934 года СССР вовсе не был той «империей зла», образ которой старательно выписывает в своей работе Р. Конквист.

Впрочем, вернемся к делу об убийстве Кирова.