'Клубок' вокруг Сталина

Неудивительно, что 1933 год начался с жестких мер против оппозиционеров. Были арестованы руководители троцкистского подполья Е.А. Преображенский и И.Н. Смирнов. Прошла новая волна арестов рютинцев и сторонников И.Н. Смирнова. Труднее было с его однофамильцем.

Александр Петрович Смирнов - крестьянин, затем рабочий, профессиональный революционер - был одним из основателей большевистской партии. Он входил в ее ЦК еще до революции, а затем был, что называется, на виду: долголетний нарком Земледелия и заместитель Рыкова по РСФСР, лидер Крестьянского Интернационала в системе Коминтерна, секретарь ПК ВКП(б) в 1928-1930 годах. Такого деятеля арестовать было нецелесообразно. Он отделался выводом из состава ЦК (был исключен из партии после убийства Кирова, а 1937-й подвел черту его жизни).

Выступая на январском пленуме ЦК ВКП(б) по делу группы Эйсмонта-Смирнова, Сталин сказал:

"Ведь это только враг может говорить, что стоит только убрать Сталина и все будет хорошо".

Была ли правда в этих словах? Скорее всего, была. Только на первый поверхностный взгляд все дело заключалось в его личных амбициях или маниакальных идеях. К тому времени имя Сталина превратилось в глазах миллионов, уверовавших в верность избранного им пути, в символ партии большевиков и советской власти (хотя, объективно рассуждая, советы всех уровней являлись реальной альтернативой власти партийной верхушки).

Развенчание Сталина, снятие его с высоких постов или, наконец, его убийство сокрушило бы не столько его авторитет, сколько авторитет курса развития страны, который провозглашался именем партии, а не Сталина. Это стало бы, пожалуй, не только расколом, но началом стремительного распада советского общества.

Дело, конечно, не в Сталине как таковом, а дело в той общественной системе, основанной на вере в социальные идеалы, в счастливое будущее, в возможность построить общество социальной справедливости и высокого достоинства человека труда, которая сложилась во многом вне его воли и желания. Имя Сталина стало одним из символов этой веры.

Именно это обстоятельство, как можно предположить, явилось главным препятствием на пути потенциальных "российских Брутов", спасло его жизнь. Ведь настойчивые призывы "убрать Сталина" (убить или снять) раздавались и "слева" и "справа" и громогласно звучали из-за рубежа.

Сравнительно небольшая по численности группа Эйсмонта-Смирнова привлекла к себе пристальное внимание Сталина прежде всего потому, что в нее входили ответственные лица, ранее работавшие под руководством Рыкова и связанные с лидерами "правых". С этой группой контактировали и относились к ней сочувственно некоторые члены и кандидаты в члены ЦК ВКП(б) "двурушники", как называл их Сталин, которые всегда голосовали за вносимые им предложения, а втайне были готовы в любой момент поддержать оппозицию для его свержения. Тем более что такой момент назревал в связи с усилением влияния Кагановича, который пользовался поддержкой Орджоникидзе.

Теперь среди различных оппозиционных групп зрели террористические устремления в отношении Сталина. Согласно сообщению хозяйственника Никольского, А.П. Смирнов однажды заявил: "Неужели не найдется ни один человек, который убрал бы Сталина!"

Вызванный по делу этой группы в КПК А.П. Смирнов признал, что произнес эту фразу, но уточнил: слово "убрать" он использовал в смысле смещения с поста генсека. На это присутствовавший на заседании секретарь ЦК ВКП(б)

П.П. Постышев, курировавший ОГПУ, заметил: "Для меня убрать значит убить".

Действительно, если Смирнов говорил об одном человеке, который убрал бы Сталина, то это могло означать только "убить" и ничего больше, ибо снять с поста генсека единолично невозможно.

После того как с той поры прошли долгие, насыщенные событиями тридцать лет, в первой половине 1960-х годов по инициативе Хрущева было принято решение реабилитировать группу Эйсмонта-Смирнова, поскольку ни один из ее членов до начала 30-х годов не входил ни в какую оппозицию; данное дело хотели представить как фальсификацию сталинцев.

Тогда и вызвали к партследователю того самого Никольского. Но он упрямо продолжал стоять на своем: "И все-таки Смирнов произнес это слово убрать".

Таким образом, в конце 1932 - начале 1933 годов на Сталина обрушилось не только личное горе. И оно, судя по всему, было тесно связано с теми процессами антисталинского направления, которые происходили в верхних этажах власти, а также в обществе.

Тучи над головой генсека сгущались, и выстрел его жены был словно одна из тех молний, которые грозили поразить его.

По свидетельству "Бюллетеня оппозиции" за 1936 год (№51), один ссыльный троцкист в 1932 году при встрече с бухаринцами убедился, что они "совершенно изменились и не скрывали - разумеется, в интимных кругах - свое новое отношение к Троцкому и троцкистам".

Подобные факты позволили В.З. Роговину сделать вывод: "В 1932 году стал складываться блок между участниками всех старых оппозиционных течений и новыми антисталинскими внутрипартийными группировками".