Существовавшие разногласия и колебания не были секретом для Сталина. Он был убежден, что партийное руководство должно быть максимально сплоченным. Он перевел Орджоникидзе с партийной на хозяйственную работу: возглавлять индустрию. Куйбышева предполагалось сделать наркомом иностранных дел, но его направили руководить Госпланом. Рудзутак был снят с поста 1-го заместителя председателя Совнаркома (Молотова) и руководства наркоматом путей сообщения. Ворошилов был отправлен в длительный отпуск и заменен И.П. Уборевичем, делавшим в 20-х годах блестящую карьеру.
Вряд ли можно сомневаться, что Сталин стремился к единоличной власти, а не коллегиальному руководству. В этом нет ничего удивительного. Можно провести аналогию с управлением крупным судном в неизвестной акватории при неустойчивых ветрах и подводных течениях, порой с внезапными штормами, когда требуется принимать решения без долгих дискуссий и когда приходится полагаться во многом на интуицию, а не только логически выверенный расчет.
В обстановке, сложившейся после Гражданской войны, когда надо было принимать решения при постоянном недостатке информации (ведь шло строительство во многом невиданной социальной системы), в состоянии неопределенности наиболее рациональной была стратегия, основанная на вере в непререкаемые авторитеты, в исключительную личность. Короче говоря стратегия религиозного типа[1]
.Именно такая стратегия сложилась (по-видимому, стихийно) в системе управления курсом «гигантского корабля» — СССР, когда Ленина превратили в пророка с теоретическими предтечами Марксом и Энгельсом. Причем на этого коммунистического пророка истово ссылались и Сталин, и почти все оппозиционеры его курсу. Реальная ситуация «подгонялась» под соответствующие высказывания Ленина, нередко относившимся или к абстрактно-теоретическим коллизиям, либо к иному историческому периоду.
Сталин не только был теоретиком, способным предвидеть будущее. Он сам «организовывал» это будущее, опираясь на единственно рациональный в подобных случаях — иррациональный религиозный метод. Но при этом он ссылался постоянно на теоретические НАУЧНЫЕ (якобы) положения марксизма-ленинизма. Ибо в XX веке слово «научное» приобрело религиозный оттенок, как бы олицетворяя неоспоримую истину.
Выбор верной стратегии — важнейший фактор в политической борьбе. И Сталин, сам того, возможно, не сознавая, осуществлял именно такую стратегию.
В хрущевское и горбачевско-ельцинские времена появилось у нас и за рубежом множество публикаций, в которых утверждалось, что едва ли не все процессы над антисоветскими, антипартийными и оппозиционными группами и организациями были фальсифицированы ОГПУ, НКВД, партийной верхушкой по личным указаниям Сталина.
Надо сразу сказать, что вопрос этот не так прост, как может показаться с первого взгляда. Убедительно опровергнуть такую версию не менее трудно, чем доказать. Заговоры и тайные организации на то и тайные, чтобы оставлять как можно меньше документов, фактических свидетельств своего существования. Сведения о них приходится получать или от агентов, внедренных в такие организации, или от «отщепенцев», предателей данной идеи, или по косвенным данным, или, наконец, в результате признаний подозреваемых. Во всех этих случаях несомненных доказательств добыть практически невозможно, и только тогда, когда сходится весь комплекс полученных сведений… Впрочем, и тогда может оставаться место для сомнений: а вдруг материалы подбирались под заранее заготовленную версию?
При расследовании такого рода политических дел часто случается, что есть возможность преувеличить масштабы «заговора» или влиятельность тайной организации, привлечь к ответственности тех, кто лишь косвенно относился к «преступному сообществу», не принимая в нем активного участия. По-видимому, в разгар политических репрессий в СССР так и происходило. Так происходит в определенных ситуациях и в самых разных странах.
Например, в январе 1920 года в США было арестовано 10 тысяч человек, считавшихся членами компартии. Как позже сообщил Рузвельт Гуверу, секретная служба «заверила его, что она имеет информаторов во всех коммунистических группах». А во время войны с Японией в США были без суда и следствия, да и без какой-то особой необходимости заключены в концентрационные лагеря 112 тысяч американцев японского происхождения, включая женщин и детей. И все это — в стране, считающей себя оплотом буржуазной демократии (и вопреки ее конституции).
Особый вопрос: а допустимы ли вообще политические репрессии, подавление инакомыслия насильственными методами?