Кн.5. Выбор. Рассказы

— Ну и что же из этого? — надменно сказал герой. — Что я могу поделать, если вы сами не знаете, чем занимаетесь?

— Сейчас же вернитесь в хранилище бессознательного, — приказал человек.

Герой с высокомерным видом исчез.

— Ну вот, опять мы там, откуда и начинали, — сказал Мишкин.

— Я как раз хотел об этом сказать, — ответил робот.

— Замолчи, — огрызнулся автор. — Мне нужно подумать.

Человек уселся на камень — высокий, угрюмого вида светловолосый мужчина с усами, пользующийся невероятным успехом у женщин. Его длинные сильные пальцы дрожали, когда он постукивал ими о колено. Темные круги виднелись под его горящими глазами. Он был неотразим. Но он не был счастлив. Нет, он не был счастлив. Возможно, он никогда не будет счастлив. Ведь сказал же ему когда-то мистер Лифшульц: «Счастье — это всего-навсего такая штука, которую зовут Джо». Но человека звали не Джо. И он не был счастлив, как и не находил ничего хорошего в своих повседневных делах и привычках.

Часть вторая

69. И вновь перерыв, мои храбрые друзья

Суденышко скользило по чистой воде ручья, управляемое искусным веслом старого даяка, который ловко подвел хрупкую посудину к бамбуковому причалу, единственному звену между деревней Омандрик и окружающим миром.

Белый человек, американец, одетый в брюки для верховой езды, пропотевшую белую рубашку, мятую походную шляпу и в ботинки «москито», наблюдал за приближением лодки, сидя в сравнительной прохладе длинной веранды своего дома. Он неторопливо поднялся, проверил свой револьвер 38-го калибра системы «Кросс и Блэкуэлд», который он по привычке носил в хорошо промасленной замшевой кобуре, подвешенной на ремнях под мышкой, и неуклюжей походкой направился к причалу, спокойно шагая сквозь знойную духоту тропиков.

Первым, кто ступил на причал с древнего суденышка, был высокий араб в развевающемся белом одеянии с желто-белым головным убором жителя Хадрамаута [33]. За ним проследовал невероятно толстый человек неопределенного возраста в красной феске, помятом костюме из белого шелка и в сандалиях. Толстяка можно было бы принять за турка, но зоркий наблюдатель, отметив слегка раскосые зеленые глаза, почти затерявшиеся в складках жира, тут же определил бы, что это венгр из карпатских степей. За ним сошел невысокий истощенный молодой человек лет двадцати типично английской внешности, по резким жестам и дрожащим рукам которого можно было догадаться, что он постоянно употребляет амфетамин. Из-под его джинсовой куртки выглядывала рифленая поверхность ручной гранаты. Последней с лодки сошла девушка в нарядном узорчатом хлопчатобумажном платье, с длинными черными волосами, струящимися по плечам, и с бесстрастным красивым лицом.

Вновь прибывшие кивнули на причале американцу, но до тех пор, пока все они не собрались на веранде, предоставив пилоту вертолета привязывать судно с помощью услужливых туземцев, не было произнесено ни единого слова. Они уселись в бамбуковые кресла, и мальчик-слуга в белой одежде разнес всем на подносе ледяные коктейли с джином. Толстяк поднял свой бокал в молчаливом приветствии и сказал: «Кажется, дела у вас идут неплохо, Джемисон».

— Естественно, — ответил американец. — Я ведь единственный торговец в этих местах. Дела с изумрудами идут неплохо. Кроме того, здесь есть редкие птицы и бабочки, а также немного золота в наносах рек. Иногда из Хомарских захоронений мне перепадают какие-нибудь безделушки. Ну и, разумеется, время от времени попадаются и другие стоящие вещи.

— Удивляет отсутствие у вас конкурентов, — произнес араб на чистейшем ланкаширском английском.

Американец улыбнулся, но в улыбке его не было юмора.

— Местные жители не допустят этого. Я, видите ли, для них своего рода бог.

— Я уже слышал кое-что об этом, — сказал толстяк. — Согласно слухам, вы прибыли сюда около шести лет назад, полумертвый, без всякого имущества, за исключением мешка с пятью тысячами ампул противочумной сыворотки.

— Я тоже слышал эту историю, — сказал араб. — А спустя неделю половина населения свалилась от бубонной чумы.

— Просто мне повезло, — ответил американец без улыбки. — Я был рад оказать помощь.

— Ну что ж, сэр, — сказал толстяк. — Пью за вас. Я просто восхищаюсь человеком, который сам творит свое везение.

— Что вы имеете в виду? — спросил Джемисон.

Наступила зловещая тишина, которую вдруг разорвал смех девушки. Мужчины уставились на нее. Джемисон нахмурился, собрался было узнать причину этого неуместного легкомыслия, но заметил, что рука англичанина потянулась к костяной рукоятке длинного ножа, висевшего у него между тощими лопатками под рубашкой в белом кожаном чехле.

— Тебя что-то гложет, сынок? — хладнокровно спросил Джемисон.