Княгиня Екатерина Дашкова

— Четыре года? Тогда ваше платье тем более должно быть драгоценно в глазах окружающих. При нынешней свободе нравов ваш пример может быть для многих куда как полезен.

— Еще раз благодарю, ваше величество, за любезность.

— А кстати, княгиня, знаете ли вы, что ваше стремление к свободе мне по-настоящему родственно? По всей вероятности, вы слышали о планах моего побега к родственникам моей матери в Англию, когда я достиг шестнадцати лет. Мне было трудно мириться с деспотизмом отца и тем бесправным положением, в котором он держал меня, кронпринца. Замысел в таком возрасте не мог отличаться ни достаточной серьезностью, ни продуманностью. Меня поддерживали всего лишь два моих товарища, два находившихся на прусской службе дворянина. Брат одного из них, маленький паж, выдал наши планы отцу, и расплата могла бы быть ужасной. Впрочем, она таковой и была. Один из моих товарищей поплатился жизнью, другой был заочно приговорен к казни. Меня ждало заключение, а затем жизнь в Кюстрине, где я работал в качестве мелкого чиновника.

— Ваше величество, шестнадцать лет действительно очень молодой возраст, но мне было всего девятнадцать, когда на престол вступила ныне благополучно царствующая русская императрица.

— А вы сыграли в этом немалую роль, хотите вы сказать? Что ж, женский ум раньше достигает зрелости, тем более чувства, которые одни только и способны управлять ею.

— Я не склонна преувеличивать своей роли в разыгравшихся в Петербурге событиях, ваше величество.

— Предоставьте судить об этом посторонним наблюдателям — их суд будет вернее. Кстати, мое наказание, в конечном счете, пошло мне только на пользу, и сегодня я только радуюсь тому, что оно имело место.

— Вы имеете в виду формирование характера?

— И это тоже, но не только. Мне довелось практически познакомиться с системой государственного устройства и хозяйственного управления страной. В хозяйственных и экономических вопросах для меня не осталось секретов. Наглядные уроки всегда дороже теоретических.

— Особенно в условиях самостоятельности.

— И вы так считаете, княгиня?

— Мне пришлось столкнуться с хозяйственными проблемами, потеряв мужа, на практике собственных имений.

— И вы справились с ними?

— Думаю, что да.

— Великолепно! Чего же теперь вы ждёте от Европы?

— Очень многого. Прежде всего образования своих мыслей и чувств, которое невозможно без общения с выдающимися умами своего времени. Наша государыня ищет переписки с Дидро и Вольтером, я думаю, исходя из вашего примера, ваше величество.

— И она права. Одна переписка с Вольтером питает мою душу много больше, чем чтение десятков новых книг. Он гениальный философ, но и не менее гениальный собеседник, всегда умеющий подсказать своему оппоненту то, в чем тот больше всего нуждается.

— Я мечтаю о встрече с ним!

— Нет ничего проще. Я напишу о вас, и уверен, Вольтер будет в восторге от возможности познакомиться с вами. Но приготовьтесь, княгиня, к тем проявлениям скептицизма, которые свойственны патриарху нашему, как, впрочем, и мне, его верному ученику.

— Что вы определяете как скептицизм, ваше величество? Если ваше величество подразумевает под ним всю перемену прусского уголовного производства, которая теперь здесь осуществлена, отказ от пыток, введение веротерпимости, государственные гарантии свободы исповедания каждой религии, наконец, покровительство Берлинской академии…

— Вы хорошо осведомлены о наших делах, княгиня.

— Это естественно. Деяния единственного в Европе монарха-философа не могут не интересовать общество.

— А мои войны? Они коснулись едва ли не всех европейских стран.

— Ваше величество, войны — неизбежная форма государственной политики, горестная, но тем не менее неизбежная. Человечество еще не нашло способов мирного решения своих споров, которые, кстати сказать, всегда ведутся правительствами, а не народами. Народы остаются во всех случаях страдающей стороной, тогда как монархи обретают их ценой место в истории.

— Вы беспощадны, княгиня.

— А может быть, используя вашу же терминологию, ваше величество, скептична в отношении нашей действительности?

— О, вы ловко парировали мой мяч. Думаю, Вольтер будет от вас просто в восторге.

— Вы очень снисходительны ко мне, ваше величество. Разрешите воспользоваться этой вашей слабостью и задать вам один из очень интересующих меня вопросов.

— Прошу вас, княгиня.

— Я знаю, что шесть лет назад вы издали указ о сельских школах, где говорили о великом зле невежества и необходимости широкого просвещения народа.

— Да, таково мое убеждение.

— Что же воспоследовало за этим благословенным указом? Оказалось ли возможным претворить его в жизнь?

— А, вы не знаете? Что ж, с удовольствием скажу — посещение начальных школ стало обязательным для всех детей селян.

— Это очень дорого обошлось государству.

— Вовсе нет. На них должны тратиться помещики и сами родители. Просто образованность стала своего рода налогом, столь же обязательным для людей, как и подати.

— Положим. Но как же учителя? Ведь потребовалась целая армия учителей.