Княгиня Екатерина Дашкова

— Нет, я не буду здесь ничего писать. Но если вы так настаиваете, я сделаю это дома и перешлю с лакеем во дворец.

— Только подольше подумайте, княгиня. И совет друга: найдите самые мягкие выражения для своих мыслей, если они так и не изменятся. Думаю, императрица предлагала вам сравнить свои возможности и знания с возможностями ваших предшественников по этой должности. Вспомните, по крайней мере, нынешнего директора — господина Домашнева. Надеюсь, это охладит ваш пыл и непримиримость.

…Ночь без сна не изменила моих мыслей. В семь утра я направила лакея с короткой запиской во дворец, подтвердив свой отказ от высокой и несообразной с моими возможностями должности. Домашнев — я знала о нем не так уж много, кроме разговоров о его постоянных конфликтах с профессорами, в результате которых императрице пришлось создать специальную комиссию по управлению Академией. Помнится, Андрей Разумовский говорил, что Домашнев учился в Московском университете, был выпущен в Измайловский полк, состоял при генеральном штабе и совсем неплохо показал себя в турецкой войне, командуя албанским легионом. Своим назначением на директорскую должность он был обязан своему покровителю Владимиру Григорьевичу Орлову, оставившему Академию наук. О нем отзывались совсем неплохо как о поэте, печатавшемся в журналах Хераскова. Я помнила хорошую оду, которой Домашнев приветствовал восшествие на престол государыни. Ему же принадлежало «Краткое описание российских стихотворцев». Но верно и то, что Домашнев совершенно запутался в академическом хозяйстве, и если сам и не был виновен в злоупотреблениях по финансовой части, не пресек дороги казнокрадам, обиравшим Академию. К великому своему изумлению, я заметила, что уже начала думать о возможных мерах по наведению порядка в Академии. Почти немедленно полученный мною ответ императрицы не содержал ничего, кроме лестных замечаний в мой адрес. Зато к вечеру я получила от графа Безбородко копию уже отправленного в Сенат указа о моем назначении. В своем письме Безбородко ставил меня в известность, что императрица разрешила мне докладывать о всех делах Академии, минуя все административные ступени, и готова помогать мне во всех моих начинаниях. Дальнейшее сопротивление было неуместным, оставалось как можно скорее приниматься за дело.