Княгиня Екатерина Дашкова

— Да вот что сынок в письме пишет. Шел он в Петербурге от приятеля ни много ни мало в одиннадцатом часу вечера. Видит — карета с гербами. Кучер, лакеи ливрейные, как водится. Сразу самаринский экипаж узнал. А впереди экипажа идут гуляючи дама и девица. Дама немолодая, издавна ему в свете знакомая, а девицу первый раз увидал. Пишет, росточку невысокого — князюшка-то мой во какой вымахал! — а тут маленькая, ладненькая, глаза черные, ну, там и всякие амурные глупости. Их повторять — время терять. Князюшка мой, как положено, поклон отдал даме, дама же его девице представляет, да и ее имя называет — графиня Катерина Романовна Воронцова. Тут мой сынок и сомлел, так и пишет: государыня матушка, судьбу свою встретил. С тех пор как на улице-то распрощался, стоит у меня графинюшка перед глазами, света белого за ней не вижу, а в дом ее без твоего родительского благословения и с одним визитом поехать не могу, потому что намерения мои самые сурьезные и скрываться с ними я не намерен.

— Чисто сказка! Только погоди-ка, мать, с чего это госпожа Самарина да еще с графской дочерью в такой поздний час променад устроили?

— Вот и суди сама, сестрица. Катерина Романовна с горничной поехала проведать старшую Самарину — прихворнула она, так на ужин к себе графинюшку и зазвала. А как время после ужина ворочаться настало, сестра Самариной и позови графинюшку малость пройтись, мол, ночь расчудесная — да какая там ночь, светло как в белый день! — квартал пройти пешком можно, а тут князь Михайла возьми и навернись. Ну, не судьба ли?

— Что ж, может, и судьба, только до приезда племянника все справки собрать не мешает: и характеру девица какого, и здоровья, капризов ли каких за ней не водится, а главное, о приданом оповеститься следует.

— Потому, государыни мои, что про судьбу тоже знать надо: милостивая она аль немилостивая. Даже в гаданьях народных и то так делается. Что ж, когда единого нашего княжича, последнего Дашкова, матушка родимая женить собирается!

— Умница ты у меня, Петрович! Потому тебя и оставила — сразу всему черту подвел. Вот и займись, батюшка, прислугу воронцовскую — Ивана Ларионыча поспрашивай. Князь пишет, приезжала к ним в гости Катерина Романовна, очень по душе графине Марье Артемьевне пришлась.

— Так бы и начинала! Графиня особа высочайших добродетелей. Коли девицу привечает, и толковать не о чем.

Как наваждение какое — в мыслях один князь. Словом толком не перемолвилась, образа мыслей не узнала, а целыми днями о нем думаю. Все ждала, может, приедет, может, объявится. Лишь потом поняла: какой визит, когда известно, что одна живу, да и то со дня на день в Царское к дядюшке и тетушке собираюсь. Как в Петербурге задержаться хотела, а теперь сердце в Царское рвется. Князь там, у дядюшки с тетушкой, объявиться может. Если захочет… Откуда знать, захочет ли. Нет, захочет, непременно захочет. Глаз от меня оторвать не мог, говорить стеснялся. Даже госпожа Самарина заметила, удивилась: никогда робости никакой за ним не замечала. Да уж какая робость — ростом с коломенскую версту, косая сажень в плечах, волосы русые кольцами вьются. Глаза серые. Внимательные такие. Вскинет на меня и в землю утупит, чуть что не краской зальется. Бывает же такое! Едва не первый раз с приятностию Александра Петровича Сумарокова строки читать стала:

Тщетно я скрываю сердца скорби люты,
Тщетно я спокойною кажусь:
Не могу спокойна быть я ни минуты,
Не могу, как много я ни тщусь,
Сердце тяжким стоном, очи током слезным
Извлекают тайну муки сей;
Ты мое старанье сделал бесполезным,
Ты, о хищник вольности моей!
Ввергнута тобою я в сию злу долю,
Ты спокойный дух мой возмутил,
Ты мою свободу пременил в неволю,
Ты утехи в горесть обратил…

— Вот мы и у праздника, Анна Карловна! Никак, и у Катеньки жених, того гляди, объявится?

— Кто ж бы это?

— Нипочем не догадаешься: князь Михайла-Кондратий Дашков!

— И в самом деле сюрприз. Откуда ж он взялся? С нами незнаком, представлен нам не был, никак, и с Катенькой не встречался, и на-поди — сразу жених.

— Что нам не представлен, то верно, а вот насчет Катеньки…

— Да что ты говоришь, Михайла Ларионыч, опомнись! Чтобы наша Катенька вольность какую допустила? Да быть такого не может.

— А она и не допускала, матушка. Когда с госпожой Самариной по улице прогуливаться пошла, случайно встретились. Госпожа Самарина их и познакомила, а теперь хлопочет, чтобы нам князя представить. Как полагаешь, для какой такой нужды, акромя жениховства?

— А по службе-то он от тебя не зависит?

— Какое! Он на военной, да и все больше около наследника. Ему у меня интересу искать не приходится.