Княгиня Ольга

Вообще же, сравнивая образы княгини Ольги и главных продолжателей ее дела — киевских князей Владимира и Ярослава, — легко увидеть, как далеко шагнула Русь за те неполные сто лет, что отделяют крещение Ольги от смерти Ярослава Мудрого. Переменилось всё: и строй государственной жизни, и уровень культуры, и, конечно же, вера. И, может быть, явственнее и нагляднее всего произошедшие перемены отразились именно в образах этих великих правителей — просветителей и крестителей Руси, настоящих создателей и устроителей Русского государства, — какими они дошли до нас. Ярослав — единственный из трех — всецело принадлежит книжной культуре. Его образ ярче всего выступает со страниц книжного, прежде всего летописного, повествования: это он насеял «книжными словесы сердца верных людей», как повествует летописец. Владимир же — прежде всего, былинный герой. Его мир — это мир русской былины, в которой он занял прочное, ни кем не оспариваемое место на много веков вперед. Это на его княжеском дворе, на устраиваемом им «почестном пире» собираются русские богатыри; это он отправляет их на совершение великих подвигов во славу родной земли; это на его зов — забыв о старых обидах — спешат богатыри на помощь стольному Киеву. Былинный образ Красного Солнышка Владимира явственно проступает и на страницах летописи, и даже — что кажется удивительным и необычным — в церковном Житии и Похвальном слове.

Ольга же, как мы сказали, в значительной степени принадлежит миру сказки, легенды. Плотная завеса времени и этот сказочный флёр окружают ее почти непроницаемой пеленой. И проникнуть за эту пелену чрезвычайно сложно, если возможно вообще. Но уж коли мы взялись за сей нелегкий труд, то попробуем сделать это, привлекая все имеющиеся в нашем распоряжении письменные и иные источники и подвергая их самому тщательному, скрупулезному анализу. И если даже труд наш окончится неудачей и образ княгини Ольги — первой русской правительницы-христианки, предвосхитившей исторический выбор народа на многие века и даже тысячелетия вперед, — не станет для читателя понятнее и яснее, будем тешить себя надеждой на то, что мы сделали всё, что было в наших силах, и пусть те, кто будет трудиться после нас, сумеют сделать больше.

* * *

О жизни Ольги до ее встречи с Игорем и, более того, до рождения ею на рубеже 30—40-х годов X века сына Святослава известно ничтожно мало. В «Повести временных лет» по Радзивиловскому списку под 6411 (903?) годом, в статье, рассказывающей о возмужании князя Игоря, сына Рюрика, легендарного родоначальника всех русских князей, в первый раз упомянуто ее имя: «Игореви же възрастыню, и хожаше по Олзе (по Олеге. — А.К.)и слушаша его (то есть: «Когда Игорь вырос, то следовал за Олегом и слушался его…» — А.К.);и приведоша ему жену от Пьскова (в несохранившейся Троицкой летописи читалось: «от Пльскова»; в Ипатьевской: «от Плескова». —А К.),именем Олену» ^{5}.

Трудно сказать, почему в этом известии княгиня Ольга оказалась названа своим позднейшим христианским именем (в Троицком и Академическом списках, а также в Ипатьевской летописи значится: «Олга» или «Ольга» ^{6}). Не знаем мы и того, что дало основание летописцу датировать это известие именно 903 годом — весьма и весьма условным и, как мы увидим позже, маловероятным, если не сказать невероятным вовсе. Пока же отметим, что данная летописная запись, несмотря на свою краткость, является ключевой — и в силу своей уникальности, и в силу того, что именно она, по-видимому, дала в дальнейшем толчок для разного рода домыслов и предположений относительно происхождения и юных лет великой княгини.

Псковское происхождение княгини Ольги, на мой взгляд, не может вызывать сомнений [2]. Об этом свидетельствуют не только «Повесть временных лет», но и Новгородская Первая летопись младшего извода [3]и другие, более поздние летописи, а также Проложное житие княгини, известное в рукописях с XIII—XIV веков и называющее блаженную княгиню Ольгу родом «псковитянкой» (в разных списках: «пльсковитина» или же «псковка») ^{7}.