Княгиня Ольга. Истоки

Всеволод, князь ростовский (1), хозяин земли мерянской (2) сидел за длинным столом и задумчиво глядел на янтарные бусы в своих руках. Повернёшь направо — отразят камушки огонь от очага и разольют внутри себя и языки пожара, и робкие весенние солнечные лучики, и тепло объятий дорогого человека. Налево — и вмиг погаснут самоцветы, застынут тёмной смолой, безжизненной и гладкой.

Камни — они как люди, лишь от того, чем наполнишь ты свою душу, какие помыслы прорастут в голове твоей, и будет зависеть, свет понесёшь или провалишься в непроглядную ночь.

Во мраке и холоде сам Всеволод пребывал уже как десятки лет. Единственного его наследника, совсем ещё подростка, в воспитанники (а вернее, в тали (3) как символ повиновения Ростова) взял Рюрик — дабы обучить его воинскому искусству и варяжскому языку, да только погиб вскоре его сын, оставшись на поле брани во время сечи с силами Вадима Храброго. А вместе с ним сгинула и надежда.

Иных детей у него больше не было, кроме одного — родного не по крови, но по духу мальчишки, которого он вырастил как собственного после смерти его родителей. Мальчишки с такой же, как и у него, искалеченной родом Рюрика судьбой.

Мальчишки, ради которого он всё это затеял в первую очередь, и уже только во вторую — для отмщения.

Лана села напротив, и наступило неловкое молчание. Мужчина с припорошенными сединой висками и бородой поднял на неё взгляд усталых глаз и вздохнул, словно каждое слово давалось ему с трудом.

Поэтому первой начала беседу сама вдова Козводца.

— Детинец взят твоими людьми, а Игоря если не восставшие горожане лишат жизни, то орда норвежских разбойников. Свою часть уговора я выполнила.

— Не передумала ты? Всю торговлю готовы тебе отдать, все дела купеческие за оказанные услуги.

— С Новгородом у меня связаны лишь горькие воспоминания, и чем раньше он останется у меня за спиной, тем лучше.

— Что ж… Если нет больше у тебя в городе дел, то можешь отправиться в путь вместе с положенной добычей. Мои люди сопроводят тебя до самого Торга и далее обеспечат надёжную охрану до прибытия в твой новый дом. Не желаешь задержаться до того, как новый князь Гостомысл взойдёт на престол?

— Ни малейшего желания смотреть на испуганного мальчишку у меня нет. Уж не знаю, зачем Вы затеяли всё это, к чему решили превознести сына градоначальника, а не присоединить новгородские просторы к своим владениям, но то, что станется с этой прогнившей землёй, мне совсем не любопытно.

— Я всего лишь желаю не только отомстить роду Рюрика, но и принести… — Всеволод делает небольшую паузу и, зажав кончиками пальцев один конец янтарных бус, слегка подкидывает оставшуюся часть вправо. — Равновесие.

Камни на длинной нити, качнувшись, стремительно возвращаются в начальное положение.

— Каждая земля, каждое племя вольно распоряжаться своими богатствами так, как того хочет — и иметь собственного государя. Ежели правил когда-то здесь дед самого младшего из Гостомыслова рода, то и сейчас продолжить это должен его потомок, пусть и под присмотром верных и мудрых людей.

— Если в одном месте порядок преумножится, то в ином он убудет, — улыбается женщина и прощается со своим собеседником коротким кивком. — Помните об этом. На этом, пожалуй, язык мой должен уступить ногам, которые хотят как можно скорее покинуть город.

— Доброго пути, — вздыхает, вторя своим думам, старик и ещё раз смотрит на разлившиеся внутри самоцветов искры света.

Зажатые в ладони, они вмиг гаснут и тонут в кромешной, непроглядной темноте.

* * * * *

Они стояли молча, не шелохнувшись. Несмело глядя друг другу в глаза, теребя складку на стане, прикусывая тонкие губы… выжидая, пока кто-то первым решит заговорить и нарушит безмолвие с его раздражающими потрескиванием свечей и мерным капанием воды.

Сердце птицей рвётся из груди на свободу, а воспоминания о расставании хлещут холодными, жестокими волнами. Боль от того, что она так и не попрощалась тогда со Славкой, не объяснилась перед ним, не попросила прощения с последнего утра в Лыбуте саднила и давала о себе знать по ночам, и сейчас, казалось бы, весь этот гной, все переживания, все тревоги должны были выплеснуться из застарелого нарыва… но никаких переживаний, никаких чувств не было — словно кто-то вычерпал Ольгу до дна, до последней капли как осушённую путником лужицу в степи.

Радоваться ей, что жив и здоров тот, кого она всей душой любила? Благодарить богов, что снова свели они их? Или злиться, метать молнии, гореть от гнева — ведь Ярослав оказался в рядах людей, что превратили город в руины, а его жителям принесли лишь горе да смерть? Она понятия не имела.

Первой устаёт от тишины Ольга.

— Славко…

— Ольга… Олюшка! — откликается тотчас сиплым, чужим голосом русоволосый молодец и кидается к ней с объятиями… и, словно ошпаренный кипятком, замирает как вкопанный на полпути к девушке.

Холодный взгляд серо-стальных глаз обжигает, но не любовью. Гневом, отвращением, разочарованием, печалью, но не любовью.