— Смерть всегда рядом… Всегда… Поэтому… с ранних лет привыкай к её лику как к солнцу в небесах или верному коню под собой… — прошептал старый витязь и, распираемый от гордости за сына, что не шелохнулся и не проронил не слезинки, навеки застыл со слабой улыбкой на своём лице.
С этого дня маленький Игорь больше никогда не плакал, кроме одного — и единственного — раза.
* * * * *
Беззвучно вздыхает Дрёма: ежели мается влюблённый, коли корит себя и не прощает, даже подаренные ей сновидения, что должны утолить душевную боль и вернуть в безмятежные, проведённые с любушкой мгновения, оборачиваются солью на старых ранах.
Седой Бранимир беспокойно ворочается, на его спящем лице блестят в полутьме реки пролитых им по милой Сив и их маленьком богатыре слёз. Здесь она уже ничем не поможет, вытащить себя из этой вязкой трясины, в которой тонул и воду из которой, постоянно себя обвиняя, глотал второй воевода Игоря уже третий десяток лет, способен только он сам.
Зато в следующей светлице сладко дремлет, запустив руку во вздыбленный верх шароваров, растянувшийся на шкуре на полу Ари. Дружинник жмурится во сне и хватает себя ещё крепче за то самое место, Дрёма же смущённо отводит свой взор в сторону и расплывается в светлой, доброй улыбке.
Пожалуй, этот влюблённый справится и без её споспешествования.
Три года назад, дворец в Киеве
В тёмных уголках княжеского дворца, где днём улыбались в лицом и покорно кланялись, а ночью шептались об интригах и власти, ключница и гридь нашли своё тайное убежище в бельевой комнате. Со сверкающими от желания и любви глазами, они встретились взглядом среди грязных одеял и покрытых пятнами крови, масла или пота одежд, совершенно не обращая на них никакого внимания — сегодня они станут для пары самым лучшим ложем с шёлковыми простынями и набитыми лебяжьим пухом подушками.
— Каждый уголок осмотрела? — спрашивает её воин и торопливо снимает через голову серую рубаху. — Никого?
— Никого, — ухмыляется живое воплощение выражения "кровь с молоком", невысокая темноволосая пышка, что достает из пространства между двух больших грудей связку с ключами и запирает одним из них дверь изнутри. — Только я, ты да он.
Ари вопрошающе поднимает брови, не понимая, о чём идёт речь, пока не чувствует, как его спущенные штаны падают вниз, а самого мужа не касаются там, внизу игривые мягкие пальчики.
По спине стражника пробегают мурашки, и он, словно безвольная игрушка, откидывается назад, на груду заношенных одеяний, и закрывает глаза в сладострастной неге. Второй рукой ключница освобождает свою выдающуюся грудь и принимается тереться ей о торс скандинава, распаляя его вожделение всё больше.
— Милица… — шепчет он и тает в глупой улыбке. — Милица, моя любимица… Что же ты делаешь со мной…
— Я ещё только начала, — самодовольно отвечает девица и принимается звонко хохотать, после чего уверенно толкает мужчину на пол и, срывая с себя платье окончательно, нависает над ним всем своим пышным молодым телом. — С первыми петухами мне надобно проверить погреба с амбарами, а до них — ты только мой.
Разгорячённый гридь было открывает рот, чтобы что-то ответить, да замолкает: Милица лукаво щурится и кладёт ему на губы указательный палец:
— Тсс… не для разговоров я тебя сюда позвала, ой не для разговоров.
И Милица, в темноте найдя желанное своими беспокойными руками, оседлала могучего воина, будто коня, и принялась сама двигаться на нём, отчего никогда не видавший ничего подобного Ари издал протяжный стон. Впрочем, бывшая ещё минуту назад ласковой и мягкой рука властно накрыла его рот ладонью — привлекать внимание кого-то из служанок в женской части хором ключница не горела желанием — и удвоенным рвением продолжила ритмично то поднимать, то опускать свои округлые, соблазнительные бёдра.
Когда ночь подошла к концу, они с неохотой расстались, понимая, что время, проведённое вместе, было недолгим, а их отношения ради безопасности обоих лучше держать в секрете, если они хотят сохранить головы на плечах.
И память о том нежном свидании, драгоценном мгновении, до сих пор жила в сердце дружинника и приходила к нему в сновидениях длинными одинокими ночами.
* * * * *
Новая дверь — новая голова, куда вложит она несбывшиеся мечты о любви и подарит воссоединение с тем, кто при дневном свете не может быть рядом. Дрёма, легко ступив на пол просторного зала, закрывает свой рот ладонью, да глядит округлившимися, ставшими похожими на блюдца очами на Сверра.
Утомлённый погоней, терзаемый воспалёнными догадками и мыслями, хмельной от пива и вина, он заснул прямо у стола, упав на спину на устланный медвежьей шкурой пол. И даже будь у светловолосого младшего дружинника милая, суженая Сна ему бы не подсобила — её место уже было занятно.