Княгиня Ольга

Ольга, опомнившись, покраснела, точно вареный рак, и выскочила из трапезной. Владица принялась укорять парня:

— Где твоя голова? Она молодая, а ты-то что удумал?

Любомир опустил голову, прекрасно понимая, что ключница права, еще немного, и все могло обернуться бедой, князь Игорь не простил бы ни его, ни свою жену. Владице вдруг стало жаль псковитянина, она махнула рукой:

— Хочешь поговорить, иди, только я рядом сидеть буду.

Тот изумленно вскинул глаза на женщину:

— Это зачем?

— Затем, чтобы дел не натворили, — упрямо пояснила та.

— Да нет, говорить зачем?

Владица чуть растерялась:

— Попрощаться не хочешь, что ли?

— Хочу, — чуть дрогнувшим голосом согласился Любомир.

— Иди уж, — подтолкнула его ключница. — Да не туда, за мной иди.

Повела в свою каморку, заставила сесть, почти сразу туда вошла и Ольга, смущенно поглядела на парня и тихо присела рядом на лавку. Владица за дверь не вышла, хотя могла бы, молодые уже опомнились и старались даже не касаться друг дружки рукавами.

— Я завтра уеду…

— Знаю.

— Может, когда свидимся?

Ольга чуть дрогнувшим голосом согласилась:

— Может…

Они не знали, что свидятся еще не раз, что Любомир на всю жизнь окажется ранен взглядом ее синих глаз, всю жизнь станет служить ей, ее мужу и ее сыну. А она всю жизнь будет тайно любить псковитянина, но так и не решится сделать его своим мужем, даже после гибели князя Игоря.

Как узнал Асмуд, где Ольга и Любомир, никто не понял, только воевода почти ворвался в каморку ключницы и замер на пороге. Княгиня и гость смирно сидели на лавке и вели тихую беседу, а с другой лавки за ними пристально наблюдала Владица. Она не испугалась появления воеводы, спокойно повернула к нему голову и укоризненно попеняла:

— Ну чего ворвался, точно пожар где? Видишь, княгиня про свои Выбуты все наговориться не может….

Асмуд недоверчиво оглядел каморку еще раз. Ничего подозрительного, хмыкнул, тоже опустился на лавку. Владица сочувственно поинтересовалась:

— Помнилось что?

Тот кивнул.

Ключница укоризненно попеняла:

— А я на что?

Любомир уехал с рассветом и долго не появлялся ни в Киеве, ни тем более в Вышгороде. Но забыть синие глаза и светлые волосы не смог. Ольга тоже тосковала, вспоминая жаркие губы и чуть вьющиеся кудри под рукой. Этот жар молодых сердец потом перерос в настоящую любовь, которую двое пронесли через всю жизнь, но которая ни ему, ни ей счастья так и не принесла.

Осенью и ранней весной на душе тоскливо. Лес стоит голый, мрачный, листьев или уже нет, или еще не появились. Весной, пока снег не растаял, а только просел, стал темным и тяжелым, или осенью, если выпал на мокрую землю вперемежку с холодным дождем, деревья особенно беззащитны. Ольга очень не любила осенний и ранний весенний лес в пасмурную погоду. Дома, в Выбутах, много сосен и елей, они хотя и сбрасывают свои иголки, но делают это круглый год, постепенно, потому никогда не стоят с голыми ветками. А в Вышгороде больше берез, дубов, ясеней…. Хороши они летом, нечего сказать, но после листопада глядеть тошно. Дольше всех сопротивляются дубы, их листья до самого снега болтаются на верхних ветках. Это у осины листочки трясутся при малейшем ветре, а у дуба держатся крепко, не всякому ветру оторвать. Конечно, осень и зима в Киеве не то что в Новгороде, теплее и короче, но молодая княгиня все же скучает по лесам родных мест. Тоскует по прямым стройным соснам, устремленным в небо, с желтыми чешуйчатыми стволами, на которых можно найти капли прозрачной янтарной смолы, по темным ельникам с прячущимися крепенькими боровиками. Белый — самый главный гриб русских лесов, но он не любит тепла. Нет возле Вышгорода морошки с медовыми костлявыми ягодами, нет кислой красной клюквы, что греет свои бока на кочках, эти ягоды любят болота и прохладу. Нет россыпей брусники, у которой кустики что твой петушиный гребень. Многого нет, к чему привыкла молодая княгиня дома.

Ольга старалась не вспоминать чего нет, больше училась примечать хорошее, чем отличается киевская жизнь, без этого нельзя, ей не вернуться в Выбуты, значит, нечего и тосковать. Но тосковала против своей воли, ночами снились темные ельники или стройные сосенки, во сне тянула носом оттого, что вдруг пахло жухлыми листьями, как на болоте, слюной наполнялся рот при мысли о кислом клюквенном морсе. Казалось, и воздух в Вышгороде не такой, как в Выбутах, и вода иная, и небо светлее.

Глава 3

— Порушка, доченька, иди ко мне, — голос княгини лился ласковым ручейком. Она очень любила своих девочек, да и князь Игорь тоже. Но сына хотелось от этого еще больше. Не было у князя сыновей ни от Прекрасы, ни от болгарки Яны, рождались одни дочки.