Княгиня

— Вероятно… вероятно, вы правы, — пробормотала она. — Но… сейчас у меня его просто нет под рукой. Боюсь, моя горничная куда-то переложила его…

Не успела она договорить, как дверь распахнулась. Лоренцо вздрогнул, но это была не княгиня. Это был лакей. Поклонившись, он обратился к донне Олимпии, которая, судя по всему, также восприняла его появление с радостью.

— Какой-то монах, он не назвал своего имени, желает говорить с вами, донна. Он еще сказал, что вы должны помнить, по какому поводу.

13

Уитенхэм — Мэнор,

Сочельник года 1648 от Рождества Христова. Моя возлюбленная дочь!

Приветствую тебя именем Отца, и Сына, и Святого Духа!

Глаза мои почти что незрячи и уши глухи, дитя мое, но я благодарен Господу нашему за то, что он лишил меня, человека, стоящего одной ногой в могиле, сих чувств с тем, чтобы в эти ужасные времена я не мог ни слышать, ни видеть того, что творится в дорогой нашему сердцу Англии. Кромвель вместе со своей бандой захватил всю власть в стране и казнил короля за то, что тот якобы развязал войну против своего народа. И кто не воспоследует ересям этого не знающего милосердия человека, тому не будет покойной жизни. Наши собратья по вере, католики, не решаются нынче выйти за ворота своих домов, и мне, старику немощному, следует возблагодарить Всевышнего за то, что я до сей поры цел и невредим.

Если бы не мое горячее желание вновь заключить тебя в объятия, моя несравненная дочь, я бы ни мгновения не медлил и принялся бы молить Вседержителя призвать меня в его царствие. Исходя из этого горестного положения вещей, я вынужден воспретить тебе возвращаться на родину, хоть сердце мое ничего так страстно не желает, как встречи с тобой после долгой разлуки…

Кларисса опустила письмо. Неужели ее родине больше не знать мира и покоя? Нет, судя по всему, никогда ни в Англии, ни здесь, в Риме, покоя уже не найти. Повсюду в этом мире люди враждуют друг с другом ради славы и почестей, неизменно ставя во главу угла веру, будто она способна оправдать любые, даже самые низменные деяния и в спорах об истинном Боге и об истинном искусстве.

Единственное, что утешало ее сейчас, — то, что Франческо Борромини в конце концов все же приступил к работе над перестройкой Латерана. План монсеньора Спады сработал: угроза того, что ненавистный соперник отпихнет его и от епископальной церкви, привела Франческо сначала в неистовство, а вскоре вынудила внять доводам рассудка и позабыть о своем бессмысленном отказе.

Вдруг внимание Клариссы привлекли доносившиеся из соседней комнаты голоса: женский и мужской. Женский голос принадлежал донне Олимпии, но с кем из мужчин она могла разговаривать? Вообще-то угадать труда не составляло. Наверняка это был Бернини, в последнее время зачастивший к ее кузине.

Кларисса вновь стала перечитывать письмо из Англии, но не могла сосредоточиться. Как все-таки ужасно и необратимо изменил ее жизнь человек, который в эту минуту находился в соседней комнате, отделенный от нее лишь неплотно прикрытой дверью! При воспоминании о его объятиях, как ни противилась им княгиня, она вновь ощутила то сильное и в то же время болезненное желание, которое тогда нашло удовлетворение. Но какой ценой? Память о незабываемом, чудесном мгновении она хранила в сердце в запечатанном виде, подобно тому как хранят драгоценные духи во флаконе с притертой пробкой, желая уберечь их чудный аромат. Кларисса не осмеливалась приоткрывать этот потайной уголок своего сердца из боязни, что аромат сей со временем обратится в смрад, гибельный и ядовитый.