Княгиня

Они стояли друг против друга. Кларисса заставила себя взглянуть прямо в глаза Олимпии. Эта женщина, на лице которой застыла ненависть, в каждом жесте, в каждом слове которой ощущалась такая злоба, когда-то пообещала ей быть подругой… А теперь она — ее враг, смертельный враг.

— Я пророчествую тебе, — прошипела Олимпия, — жариться в аду. Как бы ты ни пыталась скрыться, отмщение Всемогущего настигнет тебя.

Кларисса невольно отступила на шаг. Но что это? Внезапно она заметила, как у Олимпии дрожит подбородок, как трясется перекошенное злобой лицо. Казалось, она и не дышит даже, а белую как мел кожу покрыли красные пятна. Олимпия оперлась рукой о спинку кресла, будто едва держась на ногах.

Клариссе с трудом верилось в такое, однако сомнений быть не могло!

— Ты… ты боишься! — прошептала она.

Куда подевалась извечная гордыня Олимпии, ее царственная надменность? Внезапно она показалась Клариссе маленькой, слабой, ранимой — будто враз скукожилась, как тронутый огнем лист бумаги. Кларисса внезапно ощутила подъем, странный и возбуждающий, словно от бокала вина, выпитого натощак. Это напоминавшее опьянение чувство было незнакомо и в то же время привычно ей. Она обладала властью! Властью над человеческим существом, властью над ближним! Стоит ей только шевельнуть пальцем, и ее кузина перестанет существовать!.. Чувство это было настолько сильным и бурлило в ней так, что у Клариссы закружилась голова.

— Да, да, ты можешь меня убить, — продолжала шептать Олимпия с выражением ужаса в глазах. — Ты — моя сестра, мы с тобой — одна кровь, одна плоть…

И вдруг Кларисса ощутила абсолютное спокойствие. У нее появился план, он стоял у нее перед глазами, четкий и осознанный, будто задуманный давным-давно; теперь она знала, как использовать доставшуюся ей власть над кузиной. Может, именно поэтому она и велела Бернини оставить их одних? Может, она начала действовать, еще и не осознав его толком?

— Каково твое состояние? — спросила она Олимпию.

— Так вот в чем дело, оказывается. — Кузина вздохнула с облегчением. — Наконец-то ты уразумела, что деньги все-таки что-то значат!

— Сколько их у тебя? — допытывалась Кларисса. — Два миллиона скудо, как утверждают?

— Да, — кивнула Олимпия, и сквозь страх на ее лице проступила гордость. — Даже больше. Собралась шантажировать меня?

— Кто распоряжается деньгами? Ты одна — или вместе с сыном?

— Какое тебе дело до этого? Зачем тебе знать?

— Затем, чтобы спасти тебе жизнь. Выйдешь ли ты из этого дома спокойно или же под конвоем сбирре, целиком зависит от тебя. — Кларисса сделала паузу, затем продолжила: — Я готова забыть все, что мне о тебе известно, я ручаюсь и за кавальере Бернини. Если я его попрошу, он тоже будет молчать.

Олимпия, казалось, побледнела еще сильнее. Изумление на ее лице сменялось робкой надеждой.

— При условии? — недоверчиво спросила она.

— Условие единственное, — твердо ответила Кларисса. — Ты предоставишь в распоряжение синьора Борромини столько, сколько необходимо для завершения пьяцца Навона по его замыслу.

17

Донна Олимпия покинула палаццо на Кампо-деи-Фьори, как и пришла сюда — с закрытым вуалью лицом. У входа ее ожидал экипаж. Мир вокруг казался Олимпии нереальным — контуры размыты, звуки приглушены. На площади вокруг падре собралась горстка верующих, дабы совершить крестный ход, — испуганные цыплята вокруг черной наседки. Нестройно зазвучала песнь. Уборщики трупов швыряли в окна домов камешки, желая убедиться, остался ли в них кто-нибудь живой.

— Выносите мертвецов! Выносите мертвецов! — выкрикивали они.

Олимпия ощутила такую слабость, что еле смогла сесть в карету. Опустившись на мягкое сиденье, она почувствовала, что вся в поту, даже одежда прилипла к телу. Что с ней? Еще беседуя с Клариссой, она ощутила эту отвратительную слабость в ногах. Из слухового окна одного из близлежащих палаццо вниз летели мебель, простыни, подушки — в воздухе будто снежинки порхали выпущенные из подушек перья. Олимпия задернула занавески на окошке. Никто в городе не должен видеть ее. Стоит папе узнать, что она вопреки его распоряжению находиться в Витербо все же решила вернуться в Рим, пощады не жди! Склонившись вперед, она стукнула по стенке кареты.

— На пьяцца Пополо!

Экипаж тронулся, каждый толчок болью отдавался в голове и во всем теле. Но более всего Олимпию донимала мысль о том, что она уедет из Рима, так и не повидав сына. Как Камильо переносит этот ад? Однако иного выхода не было, хотя появляться сейчас в палаццо Памфили было слишком рискованно.

У пьяцца Пополо, как и было договорено, Олимпию ожидал таможенник. С наступлением темноты он вывезет ее из города через ворота Порта Фламиния тем же путем, каким провез сюда минувшей ночью, — дон Анджело всучил ему взятку.