Князь

Машег – из «белых» хузар. Воин в…надцатом поколении. Лет триста назад его семье принадлежали тысячи гектаров степи, бесчисленные табуны, заливные луга и пахотные земли в низовьях Волги, виноградники на берегах Терека… Но это было давно. Теперь почти все в Хузарии принадлежало торгашам: иудеям из Византии, мусульманам из арабской Испании…

А великий хакан хузарский Йосып предпочитал оборонять свои владения саблями исламских наемников и стрелами диких гузов. Вот и дооборонялся: от прежней славы Хузарии остался шиш, а потомок великого рода Машег вынужден служить варягу Свенельду.

Машегу повезло. Он добыл достаточно, чтобы выкупить у ростовщиков последние родовые земли на Волге-Итиле. На виноградники и на табуны с табунщиками тоже хватило.

И здесь, под Киевом, у Машега имелось кое-какое имущество. Свенельд подарил. Машег, впрочем, в долгу не остался. Не принято у него в роду в должниках ходить. Хоть у князя, хоть у хакана.

Благородный хузарин приехал не один. Привел целую дружину из родичей: пятьдесят сабель. Но в город их не повел. Тем более – на Гору. Машег, хузарин-варяг, бывший дружинник Свенельда, многим воям киевским хорошо знаком. Его-то пропустили беспрепятственно, но полусотне хузар на Горе делать нечего. Так что воинство Машегово устроилось в пригороде: поставили юрты на днепровском берегу повыше Подола, а Машег двинул к Сергею на подворье, прихватив с собой четвертую свою жену, «походную» и самую любимую – Элду.

Папаша Элды, Элвинд Белоголовый, вполне добропорядочный нурманский головорез, хирдман не из последних, вопреки всем правилам хорошего тона обучил дочку военному делу. За неимением сыновей.

Машегу воинственная Элда досталась после гибели ее мужа, воина-нурмана, с коим не очень-то ладила.

Но с хузарином Машегом она жила душа в душу. Научилась неделями не слезать с коня, бить из лука на две сотни шагов (совсем неплохо для женщины), а вот внешне, на взгляд Духарева, заметно подурнела: тело ее утратило приятную женскую округлость (хоть и родила она мужу двух сыновей), кожа потемнела и огрубела под ветрами и солнцем Дикого Поля.

Но Машег всего этого не замечал. Любил потому что.

Машег приехал к Духареву не просто погостить. Когда друзья утолили голод разнообразной снедью и осушили бурдючок привезенного хузарином замечательного вина, Духарев уже понял, что у друга случилось что-то нехорошее.

– Давай-ка, брат, выкладывай! – потребовал он.

– Да-а-а…

– Тайное что? Сладушка, гони всех из горницы…

– Не надо! – остановил Сладу Машег. – Ничего тайного. В дружину к себе возьмешь меня, воевода?

– Не понял?

– Что ж тут непонятного? – удивился хузарин. – Хочу к тебе в дружину. Не один, с родовичами моими. Вои знатные, за каждого поручиться могу. Возьмешь, воевода?

– Хочешь Святославу послужить? – обрадовался Духарев. – Добро! Это дело хорошее.

– Святославу присягать не буду! – отрезал Машег. – Только тебе!

– Мне? – изумился Духарев. – Как это мне? У меня своей дружины нет!

Теперь изумился Машег.

– Как это нет? Что за воевода без дружины?

– Я – княжий воевода, – пояснил Духарев. – И гридни у меня – княжьи. Зачем мне свои?

– Вот те раз! А как же ты порядок на своих землях поддерживаешь?

Сергей посмотрел на Сладу. Действительно, как?

Сладислава улыбнулась.

– Мы по Правде живем, – сказала она. – Серегей, бывает, судит, но редко. Нашим смердам и холопам Правды и Обычая довольно.

– А ежели кто ослушается?

– Накажем, – спокойно ответила Слада. – Я велю – община своих сама накажет. А чужие у нас не балуют. Бывает, с Поля набегут, но это уж – княжье дело.

– Вот! – усмехнулся Духарев. – Нет у меня никакой дружины. И не надо. Я – княжий воевода!

– Свенельд – тоже княжий! – возразил хузарин. – А дружина у него своя.

– Свенельд – сам князь, – напомнил Духарев. – А я – боярин-воевода.

Машег поднял выгоревшую бровь, посеченную надвое полоской шрама. Раньше, насколько помнил Духарев, этого шрама не было.

– Скарпи Атлисон, которого ты зарубил восемь лет назад, тоже был боярин-воевода, однако ж дружину свою имел… Может, тебе денег жалко? – предположил Машег. – Так я тебе дам!

– Богатенький Буратино… – пробормотал Духарев.

Машег не понял.

– Есть у меня деньги, – сказал Сергей. – Сам знаешь…

И тут вспомнились сегодняшние слова княгини Ольги: «Твоя дружина, твой воевода, и пленник тоже твой…»

Может, и прав Машег. Есть у Духарева земли: и здесь, под Киевом, и в Полоцке, и уличей две деревеньки оброком ему кланяются. Могло и больше быть, да только ни к чему. Оборотистый Мыш-Мышата, шурин-побратим, на духаревском капитале за день больше наварит, чем уличи Сергею за год наберут.

Элда Элвиндовна поднялась со скамьи, обошла длинный стол.

Была она в женском платье, надетом, скорее всего, из уважения к хозяйке. В этом наряде она чувствовала себя неловко, видно было: мужское ей привычнее. Духареву вдруг стало любопытно, как она смотрится в хузарском домашнем: ничего, кроме полупрозрачного шелка и украшений. Украшений на ней, впрочем, и сейчас было довольно.

– Возьми нас, Серегей!