Князь

Хлопнула дверь, на крыльце появился краснорожий боярин со шрамом через левую щеку, с реденькой короткой бородой, в шубе с длинными рукавами и в красной суконной ферязи. Чуть покачиваясь, он раскрыл объятия:

— Кто к нам приехал, кто этот гость дорогой? А мы уж два дни дождаться не можем! Ай, гость долгожданный!

Лисьин рассмеялся, поднялся по лестнице, обнялся с пьяненьким хозяином:

— Ну, как ты, Иван Юрьевич?

— А ныне и ничего, — мотнул головой тот. — Заходи. Ну, холопы твои все знают, разберутся.

— Погоди… — Василий Ярославович жестом подозвал к себе Зверева. — Смотри, кого я привез.

— Кого?

— Сын это мой, Андрей. Ныне уже новик, в поход со мной сходил.

— Андрюша… — Боярин сбежал по ступенькам, обнял Зверева и слюняво расцеловал: — Ты меня помнишь, дитятко? Помнишь Ваню Кошкина?

— Да ему пять лет было, Иван Юрьевич.

— Да? Не помнишь? Ну, так идем, вспоминать будем!

Вслед за взрослыми боярами Андрей поднялся на крыльцо, остановился. Вторуша и Никита расседлывали коней, относили вьюки в сарай. Это означало, что в Москве все они будут жить, скорее всего, именно здесь. Эта идея Звереву не очень понравилась — но что он мог поделать?

— Андрюша, где ты там потерялся?

Новик вздохнул, вошел в двери.

Трапезная здешняя была вдвое больше лисьинской — даже столб в центре пришлось поставить, чтобы перекрытия потолок удержали. Стены оштукатурены, расписаны цветами и неведомыми зверьми. Стол к приходу новых гостей был изрядно разорен: на скатерти стояли полупустые блюда, миски, подносы, валялись опрокинутые крынки и медные кувшины. Из лавок, стоявших вдоль столов, тоже — будто с какой-то целью — была опрокинута каждая вторая. На прочих лавках расположились два десятка гостей в атласных и ситцевых рубахах, а некоторые даже и в шелковых; сапоги играли изумрудными, багряными и сапфировыми оттенками. Что касается ферязей и кафтанов — они валялись на коврах, у стен, и лишь некоторые были сложены на скамьях под окнами.

— Это мой друг был, Иван Кошкин, — тихо пояснил Василий Ярославович, после чего громко объявил: — Смотрите, кого я с собой привел, други! Это сын мой, новик, Андрей Васильевич.

Пирующие вяло загомонили:

— Братчину, братчину! За молодого Лисьина! В круг его, в круг!

— Это мой друг боярин Петр Катанин… — указал на скуластого, с губами бантиком мужчину Василий Ярославович. — Это мой друг Глеб Пашохин. Это мой друг боярин Анатолий Коза… Ну, запомнишь.

— Братчина!!!

Двое холопов внесли в трапезную и поставили на стол чашу примерно двухведерного объема, до краев полную слегка мутноватого желтого пива с тонкой пенкой на поверхности.

— Друзья! — взмахнул рукой боярин Кошкин. — Ныне день у нас великий! Ныне в круг наш мы нового боярина принимаем. Осушим общую чашу, чтобы всегда мы единой семьей держались, чтобы в беде не бросали товарища своего, чтобы помнили и любили всех! За нового друга нашего, за боярина Андрея Лисьина, сына Лисьина и внука Лисьина! Ну, боярин, пей!

Ради торжественного события осоловевшие от выпитого мужи поднялись, подтянулись к чаше и радостно взвыли сиплыми голосами:

— Пей до дна, пей до дна!

— Пей, — подтвердил Василий Ярославович. Андрей вздохнул, приложился к краю. Поднять этакого кубка он не мог, а потому просто наклонил чуть на себя, всасывая сладковатый хмельной напиток мелкими глотками. Пил, пил, пил — пока не понял, что наступил неодолимый предел.

— А-а-а! — радостными криками встретили его передышку сотоварищи но пьянке.

К чаше подступил Лисьин-старший, тоже припал к пиву. Следом стали отхлебывать все остальные. Несколько минут — и братчина опустела. Народ, зело пьяный и до этого торжественного подвига, окончательно ослаб.

Новик понял, что здесь отдельных приглашений не будет, прошел вдоль стола, быстро обглодал пару крохотных рябчиков, отрезал кусок лебединой грудки. Заморив червячка, вытянулся на скамье у окна, положив голову на чей-то кафтан. В ногах тотчас появилась блаженная слабость. Но не успел он закрыть глаза, как его взяли под руки и за ноги, попытались поднять.

— Эй, вы чего? — взбрыкнул Андрей.

— Прости, боярин. — Его немедленно отпустили. — Мы хотели тебя в светелку твою… Проводить.

Дворня боярина Кошкина была одета одинаково — полотняные рубахи с синим воротом и синим шитьем понизу. Уважает хозяин порядок.

— Ладно, ведите, — разрешил новик. По угловой лестнице они поднялись на второй этаж, холоп отворил дверь в комнату шириной в два воробьиных шага и крохотным окошком где-то далеко-далеко наверху. Зато здесь была перина — и больше для счастья Звереву ничего не требовалось.

* * *

Не успев ввечеру хорошо попраздновать, утром старший и младший Лисьины оказались единственными, кто смог встать.

— Что это было? — поинтересовался Андрей, когда боярин позвал его из светелки с собой. — У кого-то именины?