Князь

Ремесленники, чья работа всегда была востребована в небольшом провинциальном городе, стоявшем на перекрёстке нескольких торговых путей, казалось, посходили с ума, днями и ночами пропадая в своих мастерских, дабы на утро вернуться от ворот императорского замка с горящими от восторга глазами и, бормоча что-то несвязно-восхищённое, вновь запереться на рабочем месте.

Подмастерьям только и оставалось, что бегать за своими одухотворёнными наставниками, старательно внимая каждому слову и поминутно принося молотки, свёрла, клещи, напильники и другие рабочие инструменты.

А бывало, мастера собирались вместе, чтобы обсудить что-то невероятно важное. И в такие вечера словно незаметно затихала музыка, на несколько часов сиротели дома, а практически все мужчины, женщины, подростки и даже самые малые дети, только научившиеся ходить, собирались в тавернах и харчевнях города, дабы с удовольствием обсудить последние сплетни да перемыть косточки новоявленному Императору.

– А вы слышали? Фобос-то наш, говорят, изменился! – окончательно захмелев, старик неожиданно заговорщически подался вперёд, перебивая тихим голосом пение менестреля.

– Да брешут всё это! – послышалось с разных сторон под одобрительный свист молодёжи.

– А я говорю – правда! Своими глазами видел, как он целую резню прекратил одним своим появлением! – не унимался седой, всё больше распаляясь, отчего его редкая бородёнка забавно затряслась при свете свечей.

– Ой-ой, чего видел-то? – сквозь смех одёрнула мужчину хозяйка заведения, не сильно огрев тряпкой по рукам. – Сам слепой, как крот, только языком молоть и умеешь…

– Да что ты понимаешь! – старый обиженно засопел и вновь сделал большой глоток горячительного напитка, сгоряча громко стукнув кружкой о стол. – Всё я видел, всё! И Стражницы на его стороне!

– Ну ты совсем из ума выжил, старик! Неужто прямо-таки те самые?

– Да всем чем угодно клянусь!..

И поверх всей этой вечерней суеты, словно чёрный монолит среди бушующего моря, от которого, словно волны, бессильно откатывались людские волнения, возвышался замок Императора. Величественный и грозный, он был обнесён тройной зубчатой стеной с укреплёнными башнями по всей её длине и по углам. И стены эти были столь высоки, что терялись из вида где-то на недосягаемой высоте, а тьма, пронизывающая их камень, и вовсе не отражала переливы закатного света, будто поглощая его и впитывая в себя, словно дёготь.

Как бы стараясь сбежать от сокрушающей тяжести могучих башен, мглистых и безмолвных, острыми пиками вонзающихся в бездонное тёмное небо, вторая стена была чуть выше первой, а третья – внутренняя – возвышалась над второй: неоспоримое преимущество для успешной обороны наружных ограждений.

И в центре этого тройного кольца, прильнув к могучим ветвям, возносящим замок в моря туч, вздымалось громадное строение, словно грозный чёрный великан нависающее над миром. Виднеющиеся узенькие его бойницы, пробитые вместо окон в массивных стенах, придавали сооружению вид ещё более устрашающий.

В этой неприступной твердыне, на балконе одного из самых верхних этажей центральной башни, стоял беловолосый мужчина, созерцая раскинувшуюся вдаль панораму зелёного, не знавшего промышленных революций мира. Когда он попал сюда, он был бесправным узником, презираемым и ненавидимым всеми, чьё мнение имело хоть какой-то вес для его судьбы. Низвергнутым стереотипным злодеем из детского мультика, которого призвали к ответу и чьей судьбой было сгнить в грязной камере, лишь раз потрепыхавшись в шаблонной попытке всё переиграть, заведомо обречённой на провал по его собственной глупости.