30 августа 1724 г. останки тела Александра Невского были торжественно перенесены в только что отстроенную Благовещенскую церковь Александро-Невского монастыря. Случилось это в третью годовщину заключения Ништадтского мира (1721). Таким образом, снова противоборство со Швецией как бы явилось очередным связующим пунктом, или осью, местной истории. Указом Святейшего Синода предписывалось отныне вставлять в праздничную литургию этого дня особый пункт о борьбе со Швецией (Синаксарь со Службой Гавриила Бужинского). Еще ранее Святейший Синод постановил, что святой Александр Невский не должен более изображаться на иконах в образе монаха, более того, он должен теперь изображаться только в одежде великого князя и с его царственными регалиями. Учреждение ордена святого Александра Невского в 1725 г. явилось естественным звеном в цепи событий: в Российской империи Петра I и его преемников в полном объеме была воплощена традиция почитания святого Александра Невского как патрона правящей династии и «заступника земли Русской». Теперь стало очевидным, что Петр I как будто бы стоял на плечах Александра Невского, а именно: Петр прорубил «окно в Европу» в том занавесе, который шведы на столетие опустили было перед глазами негодующей России. Но у истоков борьбы за свободный выход России к морю стоял именно Александр Невский. Традиция великого национального героя явилась моральной поддержкой и для героического блокадного Ленинграда времен Второй мировой войны, и наш 750-летний юбилей победителя в сражении на Неве, который мы отмечали в 1990 г., еще раз напоминает о непреходящем значении этой традиции и вечности священных реликвий национальной истории.
Здесь мы ясно видим пример особенного развития традиции, необычайно притягательный для профессионального историка. Необходимо отметить, что историография сыграла своеобразную роль в развитии культа национальных святых, как показал это в своих поучительных исследованиях Ганс Генрих Нольте. Попытка познания национальной истории кажется соблазнительной вначале, прежде чем мы пройдем утомительный путь через критику традиции к собственно нашему предмету, а именно к попытке реконструкции прошлого.
Истинное понимание истории княжения Александра Невского невозможно почерпнуть из скудных источников того времени, которые существовали независимо от Жития, сознательно стимулировавшего возникновение особой традиции. И все-таки столь скупые на слово новгородские летописи имеют то преимущество, что они довольно близки к предмету повествования и «стоят на земле». Их «приземленность» становится ясной: этот князь вступил в конфликт с вечевой республикой с большими претензиями, нежели его предшественники, и, что особенно любопытно, с большими претензиями даже, чем его последователи, московские великие князья XIV–XV вв.
Когда исследуешь противостояние Александра Невского республиканским принципам Новгорода Великого, начинаешь сомневаться в тезисе А.А. Преснякова о том, что княжение Александра отметило конец древнего Киевского княжества, довело его, так сказать, до полного упадка; только благодаря московской концепции государства XIV столетия развитие княжеской власти заметно пошло вверх. Современные исследования продемонстрировали существенное возрастание княжеской власти во времена Александра Невского, при этом обычно в Новгороде отмечалось сильное дробление различных мнений и социальных фракций. Бояре и «житьи люди», церковная иерархия, различные слои торговцев и ремесленников, городские «низы» — «мизинные люди» Софийской и Торговых сторон — все они имели свои представления о сущности народовластия и верховной власти в это смутное время крестовых походов и возрастания претензий монгольских ханов на сюзеренную власть. Александр как великий князь Владимирский и князь Новгородский попытался удовлетворять разным политическим амбициям и мнениям, чтобы провести свой корабль — Русь — через тяжелый период, оставив при этом для Новгорода «окно в Европу» через Неву открытым.
Вот почему наша современная традиция берет свое начало уже в истории XIII столетия.
С.В. Белецкий, Д.Н. Сатырева
Псков и Орден в первой трети XIII века
В те благословенные времена народы Средиземноморья дружили между собой, даже эльфы и гномы умели не ссориться.
— Я ни разу не слышал, — заметил Гимли, — что эта дружба прервалась из-за гномов.
— А я не слышал, — сказал Леголас, — что эта дружба прервалась из-за эльфов.
— А я частенько слышал и то и другое, — оборвал… Гэндальф.