Князь Алтайский

— Ишь ты. Неужто так из-за отказа разозлился, что отомстить решил?

Твою мать!

Только после этих слов я узнал одного из напавших на меня — тот самый «негодящий» пасечник, которого «пчела не любит».

2

— Голос.

— Сам запретил мне в баню подгля… смотреть! Чего я там не видела?

— Вот и нечего смотреть, раз все уже рассмотрела.

— Ну, может, не все…

— Голос!

— Ну, что?

— Как эти двое в баню попали? В саму баню ты не смотрела, но к ней-то ни должны были как-то подойти! А ты же обещала — ни одного постороннего человека к терем не пускать!

— Ни один посторонний человек и не входил!

— Тогда как они в баню попали?

— Не знаю!

В голосе Голос — хех — мне явственно послышались слезы.

— Ну прости, — примиряющее сказал я, — ты тоже не можешь за все уследить…

— Да! — точно, всхлипнула.

— Так что я даже и не думал тебя осуждать.

Так-то, конечно, помощь моей глючной системы безопасности и наблюдения мне бы очень даже пригодилась, но ключевое слово здесь — «глючной».

Это как с самым известным вопросом «Властелина колец»: «А чо они на орлах не полетели? Вызвали бы орлов — и все!». Такие гении, считающие, что до них этим вопросом никто не задавался, не задумываются над тем, что орлы в ВК — не такси. Вызвал их — а они не прилетели. Вот так. Потому что потому. Как говорила одна моя знакомая девочка: «Не обязана!». И вся «гениальная» мысль сократить книгу пошла по бороде, а сюжет откатился к начальной точке.

Вот и Голос — не компьютерная программа, а девочка. С тараканами в палец в своей металлической головке.

— Я не осуждаю, — повторил я, — И даже принес тебе подарок.

— Правда? — недоверчиво спросила Голос.

— Можно мне повернуться?

Да, я разговариваю с ней, стоя в той самой кладовке, в которой спрятана ее статуя. Повернувшись спиной, потому что… ну, вы помните «Я же голая!».

— Можно. Только не смотри!

Девочки…

Я развернул сверток, с которым пришел, и, не глядя — ладно-ладно, немного подсматривая! — накинул на металлическое тело Голос…

— Это… сарафан? — неверяще спросила она.

— Ага, — довольно кивнул я, застегнул пуговички на спине, и открыл глаза.

Сарафанчик на статуе был — просто шик. Из огненно-красной ткани, расшитой золотыми узорами и мелким жемчугом, он висел на двух тоненьких лямочках, надетых прямо на плечи — просила сарафан? Вот сарафан, а рубашку ты не заказывала — и свисал вниз, скрывая тело стеснительной статуи от ключиц до самых ног.

Нееет. Не до кончиков пальцев на ногах. До ног. То того места, где они начинаются. Коротенький такой сарафанчик. Мини.

— У меня ноги видны, — ошарашено констатировала Голос.

— Ага, — довольно кивнул я. Маленькая мстя за капризы.

— Мне… Мне нравится!!! Викешенька!!! Как жаль, что я не могу тебя расцеловать! Мне сто лет никто не дарил подарков!

Ну вот — испортила все удовольствие от мелкой пакости.

На самом деле я нисколько и не расстроился. Я хотел немножко подразнить Голос, а не обижать, и у меня припасен для нее и вполне нормальный сарафан. Но, раз ей понравился этот…

Я подошел к статуе и прижал свою щеку к холодным металлическим губам.

— Ииии! — счастливо завизжала Голос.

3

— Что скажешь, Христофорка?

Патологоанатомов на Русь семнадцатого века еще не завезли, кто выполняет их фунции? Правильно, палачи. Они в анатомии разбираются уж никак не хуже, чем доктора. Что поделать, десу — работа такая.

Мой личный палач почесал затылок:

— Не понимаю, Викентий Георгиевич. Как и с тем, что в прошлый раз напал — просто умер и все.

Связь с предыдущим, ночным, нападавшим — очевидна. Кроме синдрома внезапной смертности — у них абсолютно одинаковые ножи. Артефактные, и Тувалкаин клянется, что сделанные одним мастером.

В подвале терема собрался небольшой консилиум на тему «Что, блин, происходит?», в лице меня, Нафани, Тувалкаина, Христофора, непонятно как втершегося сюда Николы, Клавы, как знатока боярских возможностей и Насти, как знатока ведьминского мастерства.

Откуда они берутся — тоже неясно. Второго никто так и не опознал, как будто он из лесу вышел. Была надежда, что ниточкой окажется «негодящий пасечник», но она тут же и оборвалась — да, он пришел с караваном Аглашки, но когда он к нему присоединился — никто не помнил. Что, в принципе, неудивительно — такая толпа народа, собранного со всей Руси, в нее мог не то, что один убивец затесаться — взвод спецназа вместе с цирковой труппой, никто бы и не заметил. Ехал он, как удалось выяснить, в санях с семьей, состоящей из плотника с маленькой дочкой, но когда он к ним присоединился — плотник не помнил.

— Значит, что это за люди — мы не знаем… — констатировал я очевидное.

— Мысль есть, Викентий Георгиевич, — влез с комментарием Никола.

Никакого понятия о субординации.

Подавив совершенно не к месту вылезшее боярское раздражение, я поинтересовался, что там за мысля его посетила.

— Христофор, глянь-ка на его руку.

Палач поднял левую руку покойника, покрутил ее, присмотрелся. Ну, это рука, точно. Обычная, широкая, мозолистая. Мозоли обычные, крестьянские… да, они различаются. Пять пальцев, ни шрамов, ничего.

— И что?

Никола подошел к телу, взял руку в руку и сложил мертвые пальцы вместе:

— Видите?