Князь Алтайский

Марфа тихонько притаилась в одном из моих возков, на люди выходила редко, со мной практически не общалась, и вообще — у меня закралось сильное подозрение, что она не надеется на мою могучую защиту, а просто-напросто прячется в нашей толпе, в надежде, что в этом вавилонском столпотворении ее не обнаружат. Не обнаружат те, кто хочет видеть ее в таре, вырезанной из дубового бревна, и цвет тапочек им непринципиален. И что она выкинула?

Боярыне показалось, что она, видите ли, седеет. Ну, как бы, в принципе, и да, годы уже подходят. Но какая женщина согласится считать себя именно в том возрасте, в каком она находится? Боярыня пошла по пути миллионов женщин до нее и миллионов — после. Она решила покрасить волосы. Но, блин, просто найти краску — это не наш путь, это нам неинтересно, мы же цельная боярыня, нам положено пользоваться волшебством, сиречь Словами… Боярыня порылась в своей богатой памяти и вспомнила, как она была девочкой, и одна подружка научила ее Цветному Слову, которое меняет цвет волос. Ну, Марфа, недолго думая, это Слово и прочитала. Мда. Подружка забыла уточнить две вещи: то, что обратно цвет не меняется и то, что Слово это — вообще-то шуточное.

Волосы у боярыни приобрели стойкий, красивый и яркий… ЗЕЛЕНЫЙ цвет! Альтушка, блин. И, самое главное — это не краска, то есть подождать, пока отрастут и срезать — не получится, они отрастают сразу зелеными. Вам смешно, а мне пришлось сначала успокаивать боярыню, которая прибежала ко мне в слезах и истерике — видимо, жизнь в постоянном напряге ей давалась тяжело и волосы стали последней каплей — а потом успокаивать Аглашку, которая обнаружила у меня в объятьях всхлипывающую боярыню.

В общем, вот так мы и развлекаемся — сами находим трудности и героически их преодолеваем.

4

Мурза Мара, неспешно попивая чай из фарфоровой чашки — настоящая, китайская, впрочем, до Китая тут рукой подать — выслушал мой рассказ о том, куда я двигаюсь, чего хочу и вообще:

— Знаю я то место, куда вы идете, — произнес он, наконец. Кстати, интересный факт — все, кого бы я не встречал по дороге сюда, вне зависимости от национальности, сначала крайне удивлялись тому, что я свободно разговариваю на их языке, а потом относились с явным уважением. Даже как-то и неловко — уважение явно проистекало от мысли, что я заморочился с изучением языка, а мне-то это знание на халяву досталось.

— Нет там сейчас никого, свободная земля, ничейный улус. Дети Эрлика там живут.

Эрлик, Эрлик, что за Эрлик? Князь какой-то местный или мурза?

— А с ними, с этими детьми можно договориться? Ну, насчет поселения.

— Можно, — степенно кивнул мурза, — Они никому поселяться не запрещают.

Отлично.

— А как с ними встретиться?

— Они сами вас найдут.

Совсем отлично.

Мы пообщались с мурзой еще немного, потом я откланялся и вышел из его домика. В отличие от боярских теремов, телеутские мурзы жили в небольших — относительно — избах, желтевших стенами из бревен и белевших крышами из бересты. Основное богатство — понты для боярина это все и неважно, что боярин называется «мурза» — прятались внутри: ковры, нисколько не удивлюсь, если и персидские, шелковые ткани, роскошные шкуры, дорогая посуда…

Я двинулся к месту стоянки своего каравана, мимо остальных домиков поселения, боле скромных, на некоторые даже Деревянного Слова не хватило и они серели потемневшими бревнами. Часть телеутов и вовсе жила в конических типа вигвамах, не знаю, от чего это зависело.

Шел я, значит, мимо домиков, мимо вигвамов, мимо пасущихся коней, что-то копытящих из-под снега, мимо трактира, мимо прибрежных зарослей…

Стоп. Трактира⁈

Я обернулся. Ну да — самый натуральный трактир. Со стенами, крышей, окнами и дверями. И даже вывеской из еловой лапы. С веселыми возгласами изнутри, веселыми песнопениями и дразнящим запахом жареного мяса. Ну а то, что все это сооружение сделано из снежных комьев — малозначащая подробность.

Ну и кто? Кто это архитектор?

Я отодвинул ткань, закрывающую дверной проем и зашел внутрь. Ну да, кто бы сомневался…

— Викентий Георгиевич! — вскочил с накрытого овчиной снежного кома мой доблестный поручик.

— Ржевский, — констатировал я очевидное.

— Это я, Викентий Георгиевич!

Я обвел взглядом помещение. Ну, не ресторан, конечно, где-то три на четыре метра, отчего в нем поместились только один стол, две лавки и жаровня с мясом. Ну и бочонок чего-то хмельного, конечно. Это я еще не посчитал Ржевского и пару моих стрельцов.

— Что это за…? — я обвел руками помещение снежного «трактира», не зная, как ЭТО назвать.

— Мне выпить захотелось, Викентий Георгиевич, — с интонациями «это же все объясняет!» отрапортовал Ржевский.

— Так — а вот это вот все зачем⁈

— Мне стало скучно пить просто так. Захотелось в трактир. А здесь их нет! Ну и… вот.

Ох-хо-хо… Боюсь даже представить, что б он делал, если бы ему женщину захотелось…

Я присел на шкуру — блин, заморочились же, даже снег под сиденья утрамбовали — и взял стоявшую на «столе» чарку. Отпил глоток тут же налитой медовухи…

И, видимо, именно она позволила мне тут же поймать мне одну давным-давно не дававшую покоя мысль.