Князь Арнаут

Впрочем, нет, конечно, спрашивали, спрашивали они о том и себя и Бога, да только подтекст выходил у них совсем иной: «Почему не я, Господи? Почему он?! Ведь я, я хочу властвовать и владеть всем! Я хочу победить! Разве я недостаточно верую в Тебя?.. (Что? Я не расслышал, повторите, пожалуйста!) А, Ты молчишь, значит, достаточно? Тогда почему же Ты не даёшь мне победы?!» И совсем не важным казалось претенденту наличие у него способностей властвовать разумно, по справедливости, умения управлять строптивыми подданными. Спросил бы он лучше Господа: «Смогу ли, осилю ли? Удастся ли мне добиться того, чтобы слушались свои и побаивались чужие?»

Со времён Карла Великого до Наполеона Первого на престоле Франции, да и на тронах других королевств, герцогств и княжеств старушки Европы сиживали и полные ничтожества, и мужи, воистину достойные называться великими отцами наций.

Из тех, кто поближе к Утремеру, и особенно к Антиохии, можно вспомнить и герцога южноиталийских норманнов, повелителя Апулии, Калабрии и Сицилии Роберта Гвискара, отца Боэмунда Отрантского и двоюродного деда Танкреда и их извечного противника — Алексея Комнина, деда нынешнего императора Византии Мануила. Не стоит забывать и короля Иерусалимского Бальдуэна Первого. Любили его подданные, трепетали перед ним враги — значит, хороший был государь.

Достоин особого внимания и сам Танкред, именно он, а не его дядя, прославленный крестоносец Боэмунд Первый — тот славы сполна получил при жизни, и хотя обделил его отец владениями, зато щедро компенсировал свою несправедливость переданными по наследству военными талантами. Жаль, что основатель княжества Антиохийского потратил слишком много сил, ума и души на ненависть к Алексею, сопернику отца, и в бесцельной борьбе с евразийским колоссом зря погубил множество добрых воинов, куда более потребных для усиления вновь приобретённых восточных владений.

Какое место отвести среди них Ренольду Шатийонскому?

Он, по мнению большинства историков, — фигура одиозная. Они, точно присяжные на процессе банального грабителя и убийцы, не учитывая смягчающих вину обстоятельств — век-то, господа, двенадцатый, а не двадцатый! — единодушно произнесли: «Виновен!» — и как отрезало.

Да, убивал. Да, грабил. Да, ни в грош не ставил церковников, не соблюдал клятв, данных неверным. Так ведь что ни монарх в ту пору, что ни властитель, царь, князь, король или граф — то тиран, мучитель и палач. Сам же Ренольд после битвы при Хаттине в споре с Саладином прекрасно ответил последнему. Султан Юсуф среди всего прочего сказал что-то вроде: «Ты клялся и изменял клятвам, давал слово и нарушал его!» А Ренольд: «Таков обычай владык, и моя нога лишь ступала по ещё тёплому следу того, кто шёл впереди меня». Эпизоды этой беседы сохранили для нас хронисты-современники, они могли спросить у прямых свидетелей, у того же Онфруа Четвёртого де Торона или даже у самого короля Гюи.

У наших же историков получалось, что, если бы не Ренольд, не сделалось бы с Левантийским царством той страшной беды. Полноте, а спустя сто лет, когда уж и кости Князя-Волка истлели, тогда кто виноват был, что Бейбарс и ближайшие его последователи как орешки щёлкали неприступные замки франков? Случилось бы. Ибо дело не в одном человеке, будь он хоть дважды князь, хоть трижды граф.

Всю свою жизнь Ренольд сражался с сарацинами, в которых видел язычников, неисправимых безбожников. А разве не для того с оружием в руках отправлялись латиняне в Святую Землю? Разве не в войне с неверными состоял христианский подвиг воинственных паломников?

Ренольд никогда не имел достаточного количества войск для ведения настоящей широкомасштабной войны, он делал, что мог, — перерезал артерии, соединявшие мусульманскую Сирию и Египет, нападал на караваны, даже совершил рейд в Аравию, его солдаты опустошали земли всего в нескольких десятках миль от Мекки. Одно имя князя Арнаута наводило ужас на магометан. Получается, что Ренольд как раз и виноват в том, что выполнял... свой долг. За это современные пацифисты от истории, можно сказать, утопили его в волнах презрения. Они договариваются иной раз до того, что воевать с мусульманами потомкам первых крестоносцев и вовсе не следовало: мол, торговали бы себе, да и ладно! Торговля — дело хорошее, только не надо забывать, что исламские лидеры объявили прошв франков джихад, священную войну, конечной целью которой как раз и являлось уничтожение всех кафиров, то есть в данном случае латинян, потому что других христиан на Востоке роль рабов, похоже, так или иначе, устраивала. Ренольда же и подобных ему — нет.