Князь Арнаут

Король приветствовал намерения Раймунда. Оно и понятно, ведь если братство Храма ещё только создавалось, госпитальеры являлись уже мощной организацией, а магистр её был человеком не только честолюбивым, но и мудрым. Он заметил, что идея Юго не нова, поскольку дружины вооружённых монахов существовали уже во времена Первого похода, ибо и сам легат папы Урбана Второго, знаменитый Адемар дю Пюи и его клирики на протяжении всей экспедиции не снимали с себя доспехов и сражались ничуть не хуже любого из светских рыцарей.

Итак, узнав о том, что тамплиеры собираются принять участие в походе на Аскалон, Раймунд дю Пюи заявил, что и госпитальеры не покинут короля в богоугодном, можно сказать, святом деле.

«Как же! — злорадно ухмыльнулся Бернар де Тремелэ, услышав об этом. — Старая лиса! Так тебя и волнует святость! Просто ты знаешь, что дело верное, и не хочешь отстать от нас, когда будут делить добычу! Там, где настоящая опасность, твоей братии не сыскать днём с огнём! Где были вы, когда благочестивые рыцари храма вели дружины короля Луи горными перевалами, кишевшими лучниками-сарацинами? То-то! Так что ж говорить о богоугодности? То был поход, благословлённый самим папой и святым Бернаром из Клерво!»

Нелюбие между двумя орденами возникло практически с самого основания братства Храма. Если высшие иерархи: магистры, сенешали, марешали и коментуры вели себя внешне дружелюбно по отношению к соперникам, то простые рыцари и их слуги не скрывали враждебности. Оттого-то король и отвёл для стоянки обоим орденам места в разных концах лагеря. Как и полагалось в те времена, стены осаждённого (как, впрочем, и обороняемого) города делились на сектора, каждый из которых поручался командиру достаточно большого отряда, например, дружине какого-нибудь барона или графа или, как в данном случае, магистру ордена.

Господь ясно продемонстрировал, кому выказывает он своё расположение; язычникам удалось уничтожить осадные сооружения, выросшие на участках других вождей христиан, а вот огромная башня, так называемая беффруа, построенная храмовниками, уцелела. Бернар де Тремелэ едва скрывал обуревавшую его гордость. Он как-то забыл о том, что возводили башню франки все вместе, не обошлось, конечно, и без применения рабского труда.

Неверным псам, язычникам, захваченным в плен, и схизматикам, жившим в ближайших деревнях, пришлось попотеть, строя её. Их не жалели, заставляя работать от зари до зари, и никуда не отпускали с территории лагеря, где они кормились, чем могли, и спали прямо на земле, для них не нашлось даже самых жалких палаток, а ведь, когда началось строительство, стояла зима. Они умирали десятками и сотнями, но рыцарей мало волновало это, рабов хватало, хотя с каждым разом приходилось отправляться для их набора во всё более дальние рейды.

Куда хуже обстояло дело со строительным материалом, осаждающие испытывали острый недостаток дерева, и башни, сожжённые осаждёнными, к середине весны восстановить не удалось. Хвала Господу, неверным не удалось добраться до требюшэ, исправно бросавших в город камни и производивших этим страшные разрушения. Однако наибольший вред язычникам наносила, конечно, грозная беффруа тамплиеров. Магистр велел стеречь её, беречь пуще, чем зеницу око.

Вчера расположение ордена посетил король Бальдуэн со свитой, в которой, разумеется, находился и главный ненавистник великого магистра Храма, магистр Госпиталя. Молодой иерусалимский правитель остался доволен тем, какой ущерб наносит осаждённым башня. Он произнёс немало лестных слов в адрес храмовников и их вождя; прочие нобли также хвалили, особенно усердствовал Раймунд дю Пюи, он буквально до небес превозносил Бернара де Тремелэ, но любой внимательный наблюдатель мог бы поклясться, что старик кипел от злобы и ненависти к сопернику, от зависти к его успеху.

Славословия короля, баронов, и особенно вождя иоаннитов, так убаюкали Бернара, что он совсем утратил бдительность, решив на минуту, что Раймунд искренне признал превосходство тамплиеров, и в особенности их магистра, над госпитальерами. Всё же Раймунд дю Пюи был уже очень немолодым человеком, наверное, с возрастом дух соперничества в нём уже изрядно поугас. Как-никак уже почти тридцать пять лет бессменно управлял он своим реформированным орденом, за это время Храм сменил не одного магистра[87].

Однако эйфория продолжалась недолго, всего на краткий миг поймал Бернар взгляд соперника, обращённый в сторону беффруа. Увидев жгучую ненависть в глазах Раймунда, глава братства Бедных Рыцарей подумал:

«Сглазит! Сглазит башню, чёрт проклятый! Гляди-ка ты, а?! Помирать пора, а он?!»

Проводив высоких гостей, Бернар де Тремелэ долго не мог найти себе места, едва он успокаивался, как перед мысленным взором его возникали глаза старика госпитальера. Магистр Храма долго не мог заснуть: только сон начинал охватывать его, как мысль о том, что проклятый Раймунд сглазил башню, пронизывала сознание огненным клинком, точно мгновение назад вынутым из горнила кузнецом.