Князь Арнаут

— Не говори так! — поспешила возразить королева. — Не произноси слов столь страшных! Нам неведомы пути Его, и не нам поэтому подвергать сомнению Божественную сущность... Я лишь сказала, что порой мне кажется, будто нет ни рая, ни ада, да и вообще, там, за пределами этого мира, всё иначе, чем привыкли думать мы...

Мелисанда вновь на секунду-другую умолкла, отвлечённая собственными мыслями, и, круто меняя тему разговора, сказала:

— Довольно об этом, лучше расскажи мне, что происходит в мире? Да... и не называй меня здесь вашим величеством... говори мне просто мадам, как бывало. И... ложись рядом, чтобы я могла лучше слышать тебя.

Когда Жюльен-Аспазия исполнила распоряжения, королева спросила:

— Ну и как обстоят дела на Севере?

На вопрос следовало дать ответ, и он прозвучал.

— Они правят, — с плохо затаённым негодованием проговорила Жюльен-Аспазия, — наслаждаются властью. Их сиятельство князь — теперь герой. Он дважды разгромил киликийцев, потом в союзе с последними потрепал на границах иконийских язычников, а теперь, как говорят, ладит с ними и с Торосом союз против Нураддина. Больно видеть их возвышение. Их сиятельство княгиня родила второго ребёнка, Агнессу. Говорят, дитя здоровое, как и мальчик, которого она назвала Ренольдом в честь отца.

От чуткого уха королевы, разумеется, не могла укрыться желчь и горечь, прозвучавшие в голосе гостьи, однако до поры Мелисанда делала вид, что ничего такого не замечает.

— Ренольдом? — переспросила королева. Она, разумеется, не могла об этом не знать, хотя о рождении девочки услышала впервые. Мелисанда вздохнула: — Ренольдом. Значит, она влюблена в этого красавчика, и ещё как влюблена! Кто бы сомневался? Когда мы с Одьерн уговаривали нашу молодую вдовушку взять себе нового мужа, тихоня давным-давно сделала выбор. Уже тогда наша скромница пускала своего красавчика в постель. Если бы мой сын не поступил со мной столь низко, проявив чёрную неблагодарность, им никогда бы не стоять перед алтарём... Нет, ей и в голову не пришло назвать хоть одного мальчика именем Раймунда! А теперь... Ренольд... Ренольд...

— О ваше велич... О мадам! Я так ненавижу их!

— Он здесь ни при чём, — возразила королева. — Я говорила с ним. Храбрый, благородный и не лишённый талантов молодой человек, но самое главное — красавец. Эти светлые непослушные волосы, что никак не желают прятаться под шлемом или под шапочкой! Голубые или даже зелёные глаза!.. Клянусь, я не могу не понять нашу Кон. Нам, черноволосым и смуглокожим, всегда нравились такие мужчины. Ох уж эти галлы, прекрасные ликом, благородные сердцем, стройные станом, неутомимые и в битве и в любви. О, эти храбрецы и безрассудные удальцы...

Мелисанда сделала паузу, но тут же вновь заговорила, предаваясь воспоминаниям о днях давно прошедших:

— Это у нас от матери. Вот уж кому повезло в браке! Граф Одесский Бальдуэн Второй сразил её своей красотой... Она мечтала, чтобы её отдали за него, не слушая рассказов про соплеменницу, которая досталась в жёны Бальдуэну Первому. Моей матушке повезло, она не стала соломенной вдовой, как Арда, дочь Тотула. Граф любил нашу маму и не покинул, даже когда стал королём Иерусалимским. И мы выросли в любви и ласке. Она научила и нас беззаветно любить друг друга. Она воспитала нас такими, потому что, познав, что есть настоящая верность и преданность, сама была счастлива.

Королева надолго умолкла. Она всё время гладила волосы гостьи, а та, не стесняясь, ласкала свою повелительницу, запустив пальцы под толстое одеяло, сшитое из меховых шкур, привезённых купцами издалека, из страны куда более холодной, чем даже земля живущих среди вечных снегов норманнов и фризов.

Нарушить тишину осмелилась Жюльен-Аспазия.

— Расскажите мне о нём, мадам, — попросила она. — Мне так нравится слушать. Когда вы говорите о нём, вы становитесь такой... такой... словно бы совсем юной.

Несмотря на годы (королева-мать разменяла пятый десяток, в Утремере это считалось для женщины почтенным возрастом), в облике Мелисанды ещё присутствовали следы былой красоты. Когда-то старшая дочь короля Иерусалимского по праву считалась настоящей красавицей, впрочем, она и теперь сохранила свой особенный шарм.

Обе собеседницы знали, кого имела в виду гостья, но всё же королева переспросила:

— Ты говоришь о Юго?

Жюльен-Аспазия в подтверждение только молча опустила и подняла ресницы. Разумеется, речь шла о первом настоящем увлечении — да что уж там?! — о настоящей первой (да, к слову заметить, и последней) любви юной Мелисанды.