Князь Арнаут

Со всех сторон на него сверху вниз смотрели несколько десятков человек, неведомо как оказавшихся возле его убежища. Лицо одного из них сильнее прочих привлекало внимание Раймунда. Бородатый и широкоплечий, но очень низкорослый воин в короткорукавной кольчуге и металлическом шлеме, скрывавшем совершенно лишённую волос (князь знал это наверное) голову, широко улыбнулся и, коверкая язык франков, проговорил, сверля князя единственным глазом:

— Сдрастый, кнас! Не аждал? Вставай! Хватит ползат!

Раймунд с трудом поднялся:

— Ширку?

Услышав своё имя, воин расплылся в улыбке и обратился к кому-то, стоявшему у него за спиной, по-турецки, точнее, по-курдски, хотя в общем-то Раймунд большой разницы не видел, так как в отличие от большинства франков, долго проживших на Востоке, знал на языке врагов всего несколько слов. Однако то, что случилось дальше, поразило его до немоты. Вперёд вышел... его оруженосец.

— Ты? — с трудом обретая дар речи, спросил князь. — Но зачем всё это? Зачем тогда ты спас меня в той битве?

— Если бы тебя тогда взяли или убили, оставшиеся рыцари заперлись бы в Антиохии. Они смогли бы организовать оборону, и взять город оказалось бы куда труднее. А так, — Жюль удовлетворённо улыбнулся, указывая куда-то в сторону, — почти все легли там. Некоторых повязали, сбежали десятка два, не больше. И твой дружок Али, гроза всего Востока, он тоже лежит вместе со всеми. Аллах отвернулся от него и предпочёл помочь Нураддину, а Христос, похоже, и вовсе забыл о франках.

— Предатель!.. — Раймунд схватился за меч.

— Я не предатель. Я — мститель!

— Но за что? За что ты мстишь мне?!

Жюль улыбнулся.

— Моя сестра служила королеве Мелисанде, — начал он. — Её звали Аспазией, но она завидовала мне и хотела стать мальчиком. Она стала им. У неё был дружок, он так любил её, что сумел превратиться в девочку. Он был ей вместо меня, потому что она всегда хотела, чтобы девочкой был я. Однако Бог пожелал разлучить нас, он решил, чтобы я служил княгине Алис, той самой, которую ты столь подло обманул. Мне в ту пору было девять, как Констанс, только что обвенчанной с тобой. Я видел, как мучалась моя госпожа, бедняжка угасала на глазах, удалённая в свой вдовий удел, и поклялся отомстить за её страдания, а потом и за смерть сестры и её дружка. Я стал Жюлианой и Жюльеном одновременно, я страдал за двоих, как мужчина и как женщина. Мне было шестнадцать, когда королева Мелисанда отомстила мужу за то, что его палачи зверски пытали её верных, её любимых слуг. Я чувствовал мучения, которые пришлось вынести моей сестре и её другу, и тело моё и душа содрогались от ужаса. Знаешь, как они умерли? Благочестивый король Фульке приказал насадить их на огромный вертел, специально сработанный ромейским механиком, и изжарить на медленном пламени костра. Час Фульке давно пробил, а теперь вот настала твоя очередь. Тринадцать лет истекли, звёзды ни в чём не солгали...

— Но при чём здесь я? — спросил Раймунд, ошарашенный так, будто во время осады со стены крепости ему на голову уронили огромный камень. — Я слышал о таких... уродцах, которые не хотят быть мужчинами, и наоборот. Народ зовёт их бифорис или биформус и презирает.

— Тебе дорого обойдётся презрение твоего народа, — ухмыльнулся оруженосец. — Хотя, если ты думаешь, что эти подлые скоты лучше относятся к тебе, ты заблуждаешься!

Однако Раймунда волновало другое.

— Но я же видел тебя в реке?.. — спросил он, не будучи в силах совсем побороть изумление. Вместе с тем князь не утратил и чувства юмора, так свойственного ему в молодые годы: — Хотя с таким клинком, как у тебя, пожалуй, лучше уж быть женщиной.

Жюльен лишь злобно фыркнул, а князь спросил:

— Скажи... это ты был тогда в саду?

— Я, — согласился оруженосец. — Я и король Франции. Как ты понимаешь, после того, что он видел, ни о каком походе на Алеппо не могло быть и речи. И это всё устроил я, один только я! Я погубил тебя, князь Раймунд, я! Тринадцать лет я носил эту ненависть в себе, и вот я праздную победу.

— Так это ты подбросил платок? Решил сбить всех с толку?

— Ты догадлив, князь, — усмехнулся Жюльен. — Так догадлив, что спасу нет. Я хохотал, когда вы трясли всех этих Изабелл, Изольд и прочих дурочек, и никому, ни одному из вас не пришло в голову прижать прачку Жоветт. А ведь все эти имена на латыни пишутся с заглавной «I», как и Жюльен и Жюлиана, иначе Юлианна.

Пока шла беседа, турки стояли неподвижно, но Ширку всё больше хмурился, его лицо начало принимать угрюмо-злобный вид. Ему явно надоел длинный разговор на малопонятном языке франков. Курд что-то сказал Жюльену, тот ответил и вновь обратился к Раймунду:

— Прощай, князь. Я насладился твоим позором и теперь буду жить, зная, что ты гниёшь в тесной башне, в железной клетке, вспоминая меня, Алис и её сестру, королеву Мелисанду. Ты будешь выть от злости, досады и отчаяния, что не можешь предупредить своих единоверцев, сказать им, кто их главный враг!

Ширку сделал знак воинам, и они начали спускаться.