Князь Арнаут

Победоносное воинство франков и их союзников рассыпалось по окрестностям, предавая огню и мечу всё вокруг. Пылали деревни, реками лилась кровь беззащитных крестьян. А засевшие в монастыре воины (с высоты им были особенно хорошо видны разорения, производимые захватчиками) лишь беспомощно взирали на всё это из-за толстых стен. Вране оставалось надеяться лишь на помощь дуки Иоанна.

Тот, едва весть о разгроме ополченцев достигла его дворца, не мешкая выступил на помощь стратигу с большим отрядом ополченцев и дружиной личных телохранителей. Гвардию свою киприарх называл «бессмертными» (так именовалась отборная конница в армии базилевса). Они должны были во что бы то ни стало разбить латинян, в противном случае всему острову грозило невиданное разорение.

Тем временем прошли три дня, которые Ренольд дал солдатам на удовлетворение своих звериных инстинктов. По завершении этих дней кончилось и время, отведённое Вране для размышления.

Пока войско отдыхало привычным и любезным ему образом, сам князь со своими приближёнными, не страшась стрел, время от времени едва ли не вплотную подъезжал к стенам монастыря и заводил разговор с перепуганными монахинями. На исходе последнего дня, отпущенного ромеям для принятия решения о добровольной сдаче, он вместе с Ангерраном, Фернаном и переживавшим пик своего собачьего счастья Железным Лукой, и вовсе забыв об опасности, подскакал к стене на расстояние всего в несколько туазов, сложил ладони рупором и закричал:

— Как живётся, красавицы?

Несколько любопытных мордашек высунулось из-за края стены. Дежурившие там мужчины зашикали на женщин, и те спрятались.

— Да не бойтесь вы этих меринов! — подбодрил монашек князь. Он очень плохо говорил по-гречески и пересыпал свою речь латинскими и франкскими словечками. Тем не менее женщины неплохо понимали его. — Им вас ни попугать, ни потешить нечем. А у меня для вас запасены настоящие жеребцы! Вы небось стосковались по этому делу? Да, да, монастырская жизнь не сладкая штука! Меня самого хотели отдать в монахи, но я не пошёл. Может, зря? Как, курочки, мог бы я быть у вас аббатом?

— Только аббатисой, петушок! — раздалось в ответ на довольно сносной латыни. — У нас ведь женский монастырь!

Женщина, произнёсшая эти слова, без страха поднялась из-за укрытия и, встав во весь рост, с вызовом уставилась на князя. Какой-то воин постарался схватить её за руку и заставить спрятаться, но женщина отпихнула его:

— Прочь руки!

— Матушка! Матушка! — запричитали монашки. — Схоронитесь! Как ещё стрельнут в вас эти безбожники! Пожалейте нас, матушка! Идите сюда!

Настоятельница однако же не спешила выполнить просьбу сестёр. Оба уроженца Жьена достаточно долго прожили в Антиохии, чтобы понимать слова монашек. Однако, дабы доходчивее изложить собственные мысли, князь использовал Фернана.

— Эй ты, чёртов ублюдок! — обратился к нему Ренольд. — Слышишь, нас хулят? Что сказать им?

Грум построил фразу и растолковал её значение князю, тот захохотал и, коверкая слова, громко крикнул:

— В таких, как вы, мы стреляем без промаха. Через девять месяцев вы все убедитесь в этом! Сам Господь помогает нам в таких делах! Он, да простят меня Небеса, сам натягивает наши луки!

— Знаешь, прекрасный витязь, — усмехнулась настоятельница, — почему я ушла от мира? Надоело мне хвастовство мужчин. У вашего брата слов больше, чем дела. Послушать вас, так каждый такой жеребец, что и табуна ему мало, а на поверку...

Она не закончила и, махнув рукой, спряталась за стеной.

— Вот это да, государь! — ошарашенно проговорил Фернан. — Вот это сказала! Клянусь спасением, грифонам там не худо живётся!

— Похоже на вызов, ваше сиятельство! — покачал головой Ангерран, и не пытавшийся скрыть улыбку. — Однако я, прежде чем отважиться поднять перчатку, как следует проверил бы сбрую и загодя накормил коня.

— И меч не худо было бы заточить, — добавил грум.

— Я бы предпочёл положиться на копьё, — покачал головой бывший оруженосец.

Даже и Лука не утерпел, вставил своё слово в разговор людей: несколько раз громко гавкнул.

— Эй, вы, там! — на плохой латыни крикнул воин в высоком шлеме, который в верхней своей части в отличие от франкского больше напоминал по форме колпак. — Вы, франки! Перестаньте оскорблять женщин, если вы мужчины!

— Не помню, чтобы кого-нибудь оскорбил, — возразил Ренольд. — А что до того, кто из нас мужчины, так я бы на твоём месте помолчал. Видите, до чего довели вы ваших дам? Они, бедняжки, попрятались от вас по монастырям. Немудрено, если вы и с ними такие же удальцы, как в сече!

— Как ты смеешь, грязный варвар! — закричал воин, поднимаясь во весь рост и натягивая тетиву лука.