Князь Арнаут

Во время напряжённейшего двенадцатидневного марша из Лаодикеи в Адалию большую часть рыцарей разделили на отряды, по пятьдесят человек в каждом, и поставили во главе опытных тамплиеров, таких, как, например, Жильбер Храмовник.

Дабы превратить рыцарей из недисциплинированной толпы вооружённых сорвиголов в боеспособную армию, их заставили поклясться, что они будут беспрекословно слушаться в бою командиров и стойко держаться, отражая атаки неверных, что не побегут, как бы силён ни оказался натиск врага. (О распространённой в XII веке тактике боя см. также комментарий 18). Тамплиеры научили их единственно возможному в условиях Востока способу ведения боевых действий — атаковать и отступать по единому для всех сигналу, не гнаться за убегающими, если нет уверенности, что их бегство не есть попытка заманить в западню. Рыцари-монахи заставили светских рыцарей поддерживать порядок на марше, как минимум занимать то место, куда поставил начальник. Пешие лучники и арбалетчики составляли арьергард, который особенно страдал от наскоков турецкой конницы. В этот замыкающий колонну отряд попали также и нобли, потерявшие или продавшие своё снаряжение.

В Адалию остатки вооружённых пилигримов пришли в феврале 1148 г., спустя почти два года после ассамблеи в Везеле́ и по прошествии восьми месяцев с того момента, как король Луи Седьмой торжественно выступил из Сен-Дени. Они рассчитывали отдохнуть и отъесться, но не тут-то было, жители города не спешили распахнуть свои набитые припасами подвалы перед освободителями.

Итальянец Ландольф, поставленный молодым базилевсом Мануилом наместником Адалин, оказался самым настоящим ромейским вельможей, льстивым, велеречивым и ненадёжным. Оборванные и измученные походом пилигримы никак не могли уразуметь, почему им не рады, почему девицы не машут им платочками и отчего не летят в воздух головные уборы мужей ромейских. Почему им, освободителям, никто не рад, почему цены на рынках такие, что на потраченное за день в Адалин в родной Франции можно жить едва ли не месяц.

Тут вновь все заговорили о предательстве, как тогда, когда в самом начале января ромеи украли у франков победу, дав туркам убежище в стенах своей крепости, Антиохии, малоазиатской тёзки вотчины Сирийской Наследницы. Ромеи явно играли на руку неприятелю.

Тогда-то большинство крестоносцев и поняло, что схизматики и есть едва ли не самые главные их враги. Они даже больше, чем враги, поскольку язычники нападали открыто, иногда устраивали засады, но на то и война, они — враги Христа и всего рода человеческого, но ромеи... Христиане греки ничуть не менее усердно, чем турки, старались погубить пилигримов. Злокозненные грифоны прятали хлеб, а когда не могли увезти его полностью, жгли остававшееся. Они пускали своих овец и лошадей пастись впереди колонн франков, лишая тем самым еды коней и вьючных животных. Они грабили и убивали бедолаг, отстававших по дороге... Очень скоро исчезли последние крохи сомнений, стало окончательно ясно, что никто из франков не может доверять ни одному из местных жителей. Всех их начали называть грифонами, менялось только определение — киликийские грифоны, лаодикейские грифоны, адалийские грифоны.

Ландольф, несмотря на своё явное западное происхождение, тоже оказался грифоном. Он, к взаимному удовольствию своего окружения и пилигримов, постарался сплавить последних в Сирию. Они погрузились на корабли, и уже в середине марта король и королева, наконец, причалили в Сен-Симеоне, в главной гавани княжества Антиохийского.

Комментарий 3

Как мы уже знаем, с прибытием Раймунда в Антиохию и разрешением брачного вопроса трудности не закончились. Пришлось, не стряпая, собирать войска и идти на север через Сирийские Ворота усмирять строптивых горцев, которые, пользуясь поддержкой завистливого и пакостного соседа, графа Эдессы Жослена Второго, успели изрядно побезобразничать на территории княжества.

Едва покончили с ними антиохийцы, и года не прошло, как над только что обретёнными владениями Раймунда зловещей тенью, закрывавшей безоблачное, глубокое, синее сирийское небо, встал базилевс Иоанн.

Уж тридцать лет минуло, как Боэмунд Первый, обложенный ромеями в Эпире, словно волк охотниками, признал себя вассалом отца Иоанна, Алексея Комнина, каковой факт был засвидетельствован соответствующими актами[132]. Через три года первый норманнский князь Антиохии умер, ещё через семь лет почил в бо́зе и Комнин. Прошло целых девятнадцать лет, прежде чем его сын решил привести в повиновение старых отцовских вассалов.