Король Франции колебался, что день ото дня всё сильнее раздражало Раймунда Антиохийского. Теперь, когда патриарх Иерусалимский заявился в город собственной персоной, князь, уже знавший, какую песню запоёт добрый
Алиенору святоши всегда как минимум утомляли. Причину своего отношения к служителям Божьим она видела в том, что зачастую священниками становились недальновидные люди, лишённые элементарной фантазии, способные только, заучив тексты священных книг, повторять написанное там к месту и не к месту. Неудивительно поэтому, что королева, к тому же ещё и прекрасно осведомленная о настроении Раймунда, так же уклонилась от церемонии, решив, что потратит время с большей пользой, если проведёт его в беседах с дядей, который, она прекрасно видела это, более всего на свете нуждался в её утешении.
Они уединились в саду, наслаждаясь беседой и вдыхая свежие ароматы цветения пышного сирийского апреля.
— Вы так напряжены, мой друг, — с лёгкой укоризной проговорила Алиенора, склонившая прекрасную головку на могучую грудь Раймунда, который нервничал, возможно уже ругая себя за то, что не пошёл встречать патриарха. С монсеньором Фульке всё равно придётся говорить, улыбаться, получать от него благословения. Не встретиться с ним означало бы бросить открытый вызов церкви. — Не стоит изводить себя. Вы поступили правильно, дав почувствовать этому выскочке своё отношение к нему. Всё равно вы не сможете скрыть того, что думаете, хотя бы уж потому, что ваши интересы и интересы... — она замялась и, решив обойтись без имён, продолжала: — Интересы королевства Иерусалимского входят в противоречие с вашими.
Как ни старалась Алиенора облекать свои мысли в наиболее обтекаемую форму, Раймунд прекрасно понял, что она хотела сказать, чьё имя так старательно избегала произносить.
— Да не королевства, не королевства, милая Нора, — воскликнул он с горечью. — Не королевства, а
— Боюсь, — вздохнула Алиеонора, — боюсь, если ему даже и удастся избавиться от её влияния в светских делах, в духовных вопросах она сохранит приоритет принятия решений. А этого никак нельзя сбрасывать со счетов, как нельзя не признать, что она тщательно отбирает сановников. Они не перестают слушаться её сразу же после того, как получают назначение. Думается мне, есть у неё своя уздечка для каждого из них. Она не глупая женщина...
Чтобы там ни говорили про Алиеонору Аквитанскую, каких бы небылиц ни плели про её детские «приключения» с конюхами в стойлах, в наблюдательности французской королеве не отказывали даже самые лютые её ненавистники. Однако высказанное ею мнение не могло обрадовать князя.
— В чём же вы видите её ум? — спросил он едва ли не сердито, пытаясь заглянуть в глаза племяннице. — Идти походом на Дамаск — безумие! Байи этого города, князь Онур, — единственный друг франков на Востоке. Он так же ненавидит Нураддинина, как... как...
— Как вы, дядюшка? — как можно мягче проговорила женщина и, отстранившись так, чтобы он мог видеть её лицо, погладила рыцаря по руке. — Да, я понимаю, и Луи тоже понимает, что сейчас самый благоприятный момент, чтобы обрушиться на Алеппо...
Она сделал паузу, чтобы не говорить того, что, вне сомнения, сейчас скажет он.
— Другого такого момента не будет! — воскликнул князь. — Никто сейчас не сможет подать Нураддину быстрой помощи! Мосул исключается, поскольку Сайф ед-Дин увяз по уши со своими врагами на севере. Онур скорее пошлёт подмогу мне, чем такому соседу, а вернее всего, не пошлёт её никому, но нам и того довольно. Неверные из Икониума и их соседи, Данишменды, воюют то между собой, то объединяются друг с другом против грифонов. Одному Нураддину ни за что не выдержать натиска нашей с королём объединённой дружины!
Раймунд умолк, картина казалась ему такой ясной, он никак не мог взять в толк, почему кто-то из приезжих может думать иначе.
— У короля не так уж много войск, — напомнила Алиенора. — Вассалы могут не поддержать его. Брат Луи Робер де Дрё, Тьерри Фландрский, Анри Шампанский, Юго Лузиньянский и Гвильом де Куртенэ, родственник вашего соседа, Жослена, очень набожны, — женщина фыркнула: — Во всяком случае, считают себя таковыми. А потому их уши открыты для слов проповедников.