Князь Барбашев

Последние уже существовали в виде распределённых между рядом погодных записей рассказов великокняжеского свода о борьбе за московский престол. Яркие, богатые живыми деталями, но не поучительные, отчего мало вписывались в литературный канон. Одну такую летопись Андрей буквально вымолил на время у игумена Иуавелия и уже здесь, в Княжгородке, из неё вырезали всё лишнее, компилируя вполне удобоваримый рассказ без лишних отступлений и с привязками по датам. Одновременно Данило с двумя помощниками, которых он сам же и отбирал, провели забег по монастырям, скупая, а в основном заказывая перепись летописей по тем временам, которые ещё не успели окончательно уничтожить или отредактировать московские дьяки. Впрочем, отредактированные заказывали тоже. А потом из всего этого богатства с осторожностью вставляли в готовую книгу отрывки, которых не было в великокняжеском своде, стараясь, чтобы основная канва повествования шла в угоду московской версии. Конечно, до зиминского "Витязя на распутье" это творение не дотягивало и сильно, но по современным меркам было вполне себе объёмным историческим исследованием, запрос на который ещё только формировался в среде грамотной прослойки русского общества. Но он уже был и в иной реальности вылился в ту же Степенную книгу, пользующуюся довольно большим спросом.

В общем, Андрей взял твёрдый курс на то, чтобы создать в России что-то наподобие знаменитой типографии Альдова в Венеции, чьи книги он наблюдал на полках книжных лавок Любека. Он даже в подражание им начал использовать свою издательскую эмблему в виде герба КГБ, только без серпа и молота. Да и третий комплект шрифтов отчего делали так долго? Да потому что он собирался значительно уменьшить размер книг, сделав их более удобоносимыми. А для этого необходимо было изобрести новый, более мелкий и плотный шрифт. Нечто подобным в Венеции сейчас занимался Альд Мануций Старший, но в отсутствии Интернета и телефонии Андрею приходилось "изобретать" всё самому.

А ведь была ещё одна область, куда ему обязательно следовало приложить если не руки, то хотя бы голову. О чём речь? А про полевую артиллерию. Ведь именно лёгкая пушка сделала в своё время непобедимой армию Густава Адольфа. А всё почему? Да просто его мастера сумели создать пушку весом всего в 7 пудов - в четыре раза легче прежних орудий. Её могла везти одна лошадь, а два-три солдата могли катить её по полю, то есть она теперь могла сопровождать наступающую пехоту, оперативно вмешиваясь в бой. Стенки ствола этой пушки были настолько тонкими, что она не могла стрелять ядрами, секрет её и состоял в том, что это была первая пушка, предназначенная для стрельбы картечью. Да, стреляли эти пушки лишь картечью, но вражеским солдатам и кавалеристам хватало и этого. А ещё вдобавок шведские оружейники создали зарядный патрон - плотный матерчатый мешок, куда помещались картечь и порох. И благодаря применению этих патронов пушка обладала невиданной скорострельностью: она делала до шести выстрелов в минуту и буквально засыпала противника картечью. Эти открытия определили победы шведов в Европе 17 столетия. Ну и почему бы не использовать чужой опыт чуть раньше?

Причём не просто использовать, но и усовершенствовать. Ввести не только трёхфунтовые тонкостенные пушки, но и трёхфунтовый единорог. Да, он будет потяжелее, и возить его станет пара лошадок, но зато он мог стрелять не только картечью, но и ядрами, и гранатами. Впрочем, гранат у него тоже ещё не было. И, наверное, стоило сразу браться за эти самые полевые пушки, но Андрей всё же решил что нет. Полоцкий поход уже на носу, а изготовить ранее не виданную пушку всё же не так просто. Да и на корабль нужны не пять-шесть стволов, а десяток на борт минимум. И за предстоящее лето их как раз должны были изготовить в нужном количестве. Именно поэтому единороги отливали сразу в морском варианте (который отличался от сухопутного длиной калибра, не 9-10, а 16-17). Ну а на Полоцк придётся идти по старинке, правда, имея в запасе один действенный, но жестокий способ.

* * *

Пока же Андрей занимался в вотчинах своими делами, в Москве кипела бурная дипломатическая деятельность, в которой первую скрипку играли имперские дипломаты. Главой имперского посольства был барон Герберштейн прибывший в русскую столицу прямиком из Кракова, куда он "по пути" сопроводил будущую жену польского короля, а заодно и напрямую выслушал условия, на которых тот готов был заключить мир. Однако всё его красноречие не смогло пробить византийскую невозмутимость московского правителя. Наоборот, запугивая Василия III Ивановича и его бояр картиной османской опасности, барон добился лишь обратного эффекта - русские еще раз убедились в необходимости сохранять дружеские отношения с Великим Турком. Но и отвергать призывы императора сходу не стали, создав у барона впечатление, что они, в общем-то, не прочь присоединиться к антиосманской коалиции, но вот обстоятельства...

А обстоятельства были не радужные.