Князь Благовещенский

И что мы имеем в сухом остатке? Нас пасут. Даже неважно: меня или Самойлова. Если прав он и за вчерашней стрельбой стоит Арцебашев, то логично предположить, что и слежку заказал он. Или не слежку, а наживку. И хоть никого больше на контейнерной станции жандармы не обнаружили, это не значит, что никого не было. Могли поодаль находиться, ждать активных действий или специально оговоренного сигнала.

А если не Арцебашев? Чего я уперся в версию Глеба? Вдруг стреляли в меня? Скажем, еще одна попытка моего двойника уложить меня в кому? Не, стоп, он же после стрельбы “приснился”. Значит, точно не он! Москвичи? Но “стрелка”, простите мой французский, уже “забита”, встреча состоится буквально через час — зачем бы им пальбу устраивать? Слежку — да, могли. Просто чтобы убедиться, что я никуда не убегу.

Или якуты? Заказали стрельбу, что бы не убить, а надавить, слежку — для дополнительного нервоза, а сами назавтра встречу предложат? Поторопить подельника на пути выполнения им взятых на себя обязательств…

Или, например, за всем этим стоят Потрошители, но не Арцебашев, а “купец”, как его назвал итальянец? Просто не согласованная с “адвокатом” акция? Про обер-секретаря он не знал, хотел устранить Самойлова, узнав о его освобождении. А когда не вышло и всплыло мое присутствие — заказал слежку? Ну-у, теоретически… А-а-а! Уже ум за разум заходит от этих версий! Толку с моих умствований? Подозревая всех, я не могу выделить никого!

В районе пупа что-то будто дернулось и я, понемногу начиная привыкать к такой системе оповещения, как дар, прикрыл глаза и сосредоточился на разноцветном смерчике. Это походило на рефлексы водителя, у меня даже один раз казус такой случился. Шел пешком по обочине дороги, услышал позади звук мотора и вместо того, чтобы оглянуться, мазнул взглядом по всем трем зеркалам заднего вида, в реальности отсутствующим. Так и сейчас: нет чтобы оглядеться — чье внимание привлекла моя персона? — я посмотрел на узел дара. И заметил, что его вращение усилилось против обычного, а доминантным цветом стал черный. А черный у нас это…

“Цветной смерч стрелка стал полностью черным и распался в дым…”

Но тогда основным цветом был голубой — защита. А черный что — смерть? Применение атакующего аспекта? Надо, блин, дядь Ваню допросить с пристрастием, который цвет чего означает!

Черный жгут выстрелил влево этаким крохотным протуберанцем и я, одновременно открывая глаза, послушно сделал шаг в указываемую им сторону. В землю в том месте, где я только что стоял, не вонзилась тяжелая пуля. И не расцвел огненным цветком “сраный пульсар” — я похоже теперь всегда его так называть буду — спасибо, Михайло Генрихович! Ничего не произошло, что можно было бы расценить, как угрозу моей жизни или нападение. Только чуть изменился угол зрения и в фокус попала фигура человека, которого я до этого не видел — он был скрыт спинами жандармов.

Мужчина тоже смотрел на меня. Он был не в форме — в штатском. Обычный костюм-двойка, но сидел на нем, будто шитый по заказу. Среднего роста, рыжеволосый, возрастом, пожалуй, годов тридцати пяти, плюс минус. Скулы широкие, монголоидные, глаза с тех же краев — миндалевидные, но зеленые. Импозантный мужик. Рыжий якут? Обрусевший ассимилированный японец? Почему я так пристально в него всмотрелся? Что привлекло мое внимание к этому человеку? И почему дар просто вопит об опасности?

Да к черту! Пойдем и спросим! Кто тут главный, в конце-то концов?

Решительно я приблизился к мужчине и, не тратя времени на приветствия, спросил:

— А вы у нас?..

Да, мой двойник мог его знать, но тут уж я отбрешусь как-нибудь. Зато вопрос у меня правомочный, как говорят юристы. Что делает в месте, полном жандармов, штатский, который, к тому же совершенно откровенно на меня пялится?

— Евсеев. — без тени смущения и с весьма дружелюбной улыбкой представился рыжий. — Федор Андреевич. Дежурный от дружины быстрого реагирования. Вот, приехал взглянуть, на что наше начальство аж пять патрулей дернуло.

Дэбер. Из тех, про которых мне в кабинете Фочина говорили. Омоновец или собровец по-нашему. Магически-силовая поддержка жандармерии. Чего ему надобно тут?

“Он же тебе ответил — удивился выделенным на задержание силам, приехал осмотреться!” — ответил я сам себе. — “Не будь идиотом, уже везде заговоры мерещатся!”

Тогда почему дар так отреагировал? Почему он стоял так, чтобы я не мог его разглядеть? Почему, наконец, рассматривал меня, будто жучка для коллекции? Не, не все так просто с этим дэбером.

“Игорь?” — голос Самойлова в моей голове раздался совершенно неожиданно. — “Ты чего там бормочешь? Какие заговоры?”

Капли датского короля, пейте кавалеры! Мой внутренний спор с самим собой был услышан напарником. Ох, поосторожнее с этими каплями надо быть! Но голос Глеба в моей голове значил еще кое-что — он рядом, в пределах километра.

“Ты где?”

“В речпорте уже, подъезжаю. Что происходит?”

“Да дэбер тут какой-то странный… Евсеев его фамилия. Знаешь такого?”

“Знаю. А почему странный?”

“Да не знаю даже. Стоял, пялился на меня… И дар на него странно отреагировал”.