Князь Ярослав и его сыновья (Александр Невский)

Ярослав хотел было отговориться, что такового, мол, не имеет, но вовремя заметил острый, проверяющий взгляд Бурундая и понял, что хитрить нельзя.

— Посол прав, мой толмач владеет двумя языками одинаково, и это позволит нам лучше понять друг друга.

И повелел позвать Чогдара.

— Скверно, — сказал Чогдар, надевая самую богатую одежду из всех, пожалованных ему Ярославом. — Если Бату-хан посчитает меня перебежчиком, мне несдобровать, анда.

— Скажи им, что служишь князю Александру и ни разу не обнажал сабли против татар.

— Думаю, что они уже знают об этом.

Однако первая встреча с представителями самого Бату не предвещала ничего настораживающего. Мало того, Чогдар и Бурундай совершенно одинаково приветствовали друг друга, а толстенький чиновник согнулся в три погибели и тут же вышел. От князя Ярослава это не укрылось, и он понял, что неожиданный приезд столь высокого посла объясняется не встречей Бурундая с ним, великим князем Владимирским, а встречей с Чогдаром. И встречей на равных, потому что тотчас же припомнил слова Чогдара о том, что он вырос, держась за стремя Субедей-багатура.

Чогдар переводил легко и быстро, сразу перейдя к деловой стороне, порою забывая о князе и вступая с Бурундаем в спор, который Ярославу не переводил. Впрочем, князя это скорее радовало: он не только полностью доверял Чогдару, но и понимал, чего тот добивается от сурового и неуступчивого Бурундая.

— Бурундай весьма одобряет твоё решение, великий князь, начать запись добровольцев в татарскую армию, — сказал Чогдар. — Он полагает, что Бату-хан отметит твоё усердие, однако настаивает, чтобы об этом было доложено Бату-хану лично.

Что-то в тоне переводчика насторожило Ярослава, но что именно, он никак не мог уловить. И чтобы выиграть время, успеть понять, решил уточнить:

— Это должно быть официальное посольство?

— Нет, великий князь. Докладывать должно доверенное лицо, уполномоченное на то тобою.

«Александр! — с ужасом подумал Ярослав. — Они хотят заполучить моего сына в заложники…» И спросил:

— Он назвал имя?

— Да, великий князь. Бату-хан требует меня.

4

Александр Невский щедро наградил воинов, особо отличившихся в сражении со шведами. Гаврила Олексич и Сбыслав получили золотые цепи за особые заслуги, правда, не с княжеской шеи, и Олексич пригласил Сбыслава отпраздновать это событие в домашней обстановке. Высокая княжеская награда да ещё и приглашение на домашнее торжество настолько взволновали и обрадовали юношу, что он невольно позабыл о свойственной ему сковывающей застенчивости. Шутил и смеялся за столом, говорил громче обычного, описывая подвиги Олексича, смело смотрел Марфуше в глаза и поднимал чарки вровень со старшим другом. Вполне возможно, что он и перебрал бы тогда через край, если бы Гаврилу Олексича не потребовал к себе князь прямо посередь пира.

— Я с тобой, Олексич. — Сбыслав вскочил, трезвея на глазах.

— Ты с Марфушей. Невский и тебя бы позвал, коли бы был нужен. Пируйте, скоро вернусь.

И вышел. И молодые люди остались одни, не решаясь ни поднять глаз, ни шевельнуть языком.

— Знаю, от семейного пира оторвал, — сказал Александр, как только Олексич появился в дверях. — Спешки вроде никакой нет, может, и зря оторвал, но беспокойно мне стало после этой грамоты.

Невский ткнул пальцем в свиток, лежавший на столе, и вновь зашагал по палате, заложив руки за спину. Это всегда было признаком особой озабоченности, Гаврила знал об этом, а потому без приглашения молча сел на лавку.

— Издалека переслали, из Цесиса, дорого стала мне, да того стоит. — Александр сел к столу, взял свиток. — Это — устав Тевтонского рыцарского ордена. Писан по-немецки, так что читать буду сам и только главное. Может, квасу хочешь с похмелья-то?

— Похмелье завтра будет.

— Это ты верно сказал. — Невский развернул свиток и начал читать, с листа переводя на родной язык: — «Наш устав: когда хочешь есть, то должен поститься, когда хочешь поститься, тогда должен есть. Когда хочешь спать, должен бодрствовать, когда хочешь бодрствовать, должен идти спать. Для ордена ты должен отречься от отца и матери, от брата и сестры, и в награду за это орден даст тебе хлеб, воду и рубище». Что скажешь?

— Нелюди.

— А нас татарами пугают. Вот чем надо пугать! — князь потряс свитком. — Но — нельзя, своего человека подведём.

— Такие никого не пощадят.

— Татары тоже не щадят после первой стрелы. Но коли до первой стрелы успел покорность изъявить, не трогают. Грабят, но не трогают.

— Чогдар рассказывал?

— Не только Чогдар. Жители всех городов, которые без боя сдались, все живы остались. А татары пограбили да и ушли. А церкви не грабили. Ни церкви, ни монастыри. Чогдар мне объяснил, что закон Чингисхана им это запрещает. Яса называется. А это, — он опять потряс свитком, — это — немецкая яса.

— Да, эти обжираться перед битвой не будут.

— Сбыслав у тебя пирует? — неожиданно спросил Александр.

— Все-то тебе ведомо, Ярославич, — усмехнулся Гаврила. — В моем доме хмель для него послаще вареного.

Александр нахмурился, по-отцовски грозно насупив брови. Потом сказал, вздохнув:

— А может, оно и к лучшему, Олексич.