Нет, десятилетиями отработанный ливонский строй не распался. Но смешался, на считанные секунды потеряв строгую стройность и накопленный разбег, и рыцарям пришлось начинать его снова. Но уже не с рыси, а с шага, потому что копыта их коней утратили чувство надёжного сцепления с чуть прикрытым снегом озёрным льдом. При вклинении в поставленный русичами «пяток» ливонцам все же удалось немного разогнать лошадей, однако их первоначальный удар был существенно ослаблен, и дружина Невского, которой командовал Ярун, сдержала натиск.
И все утонуло в звоне стали, треске ломаемых копий, лошадином ржании и рёве тысяч человеческих глоток.
В битву вступила не только дружина Яруна, но и новгородцы. Рыцари атаковали их походя: главные их усилия были направлены на то, чтобы поддержать рвущийся вперёд клин и не ослаблять его напора. Но и Гаврила Олексич, и Миша Прушанин сами одновременно ударили по обеим сторонам «свиньи», выполняя указание Невского — сковать ливонцев, не дать им развернуться и выпустить пехоту, а затем навязать свой бой, тесный и вязкий, в котором плохо видящие в узкие прорези неповоротливые рыцари теряли преимущества своего тяжёлого вооружения. Такая тактика требовала жертв, на каждого бронированного всадника бросалось по три-четыре дружинника, но кто же считает жертвы в бою? Жертвы считают после боя.
Невероятный звон и грохот битвы соответствовали её накалу и самой значимости её: здесь решалась судьба будущего всей Руси. От неистового рёва яростных глоток глохли обозники из Пскова, прибывшие в урочище Узмень с многочисленными санными обозами, качались верхушки елей, разбежались и затаились звери, стонала вся округа, и птицы далеко облетали это страшное ледовое побоище. Некогда было перевести дух, некогда было утереть ни пот, ни кровь, некогда было помочь раненому другу выползти из горячей кровавой каши. Некогда, и один Бог знает, сколько раненых растоптали чужие копыта и свои сапоги да лапти… Бесплатный сыр во все времена бывает только в мышеловках. Валюта истории — кровь да муки человеческие.
По крутому обрыву Узменьского урочища среди женщин и стариков обозников метался Яков Полочанин. Ему Невский приказал подготовить все, что может понадобиться после кровавой сечи: обозы для раненых, шубы, полости, сено, горячую воду и похлёбку для уцелевших. Князь предусмотрел все, и Яков исполнил все, но от этого ему было не легче. С высокого берега он видел, как бьются и как гибнут его товарищи, слышал их крики и стоны, а потом… потом перестал видеть.
Вместе с криками, хрипами и предсмертными стонами из распалённых глоток десятков тысяч людей вырывались клубы пара. Они застывали в морозном воздухе, пеленой зыбкого тумана покрывая поле сражения, и красное солнце без лучей вскоре повисло над побоищем, тускло отражаясь в клинках и латах. И ни обозники на берегу, ни Александр Невский у Вороньего камня уже ничего не могли разглядеть, уже потеряли из виду саму битву.
— Что видишь, Савка? — кричал князь Андрей снизу.
— Ничего не вижу!.. — отзывался с вершины Вороньего камня Савка. — Марево над ними!.. Туман…
А Невский молча мерил озёрный лёд у подножия камня коваными шагами. За ним метался Андрей.
— Что делать?.. Что делать, брат?.. Если Ярун не сдержит удара, мы опоздать можем…
— Не спешить, — резко сказал Александр. — И Ярун не подведёт, и дружина сдержит. Все сдержат!..
4
Яруну приходилось тяжко. Он был немолод, пять раз ранен в предыдущих боях, да и силы были уже не те. Сердце то начинало бешено частить, то вдруг замирало, и тогда он лишь вяло отбивал рыцарские удары. Но ни на шаг не отступал, подавая пример, и пока ещё счастливо уворачивался от длинных ливонских мечей. Никаких команд он отдавать не мог, потому что все слова глохли в рёве и звоне, да дружина его и не нуждалась сейчас ни в командах, ни в советах.
Ливонцам пока не удалось разорвать единый строй княжеских воинов. Дружинники дрались сплочённо, вовремя прикрывая левое плечо соседа, остановив первый натиск и навязав тесный и вязкий бой на месте. Они падали от рыцарских копий, но место павшего тотчас занимал воин второго ряда, не давая вновь поднять копьё. И каждый раненый, каждый умирающий делал то же самое, руками хватая пронзившие их копья и постепенно лишая рыцарей этого опасного оружия, зачастую ценой собственной жизни. Таков был закон дружинного братства и дружинной чести: умирая — помогай товарищам своим.
За спинами погибавших дружинников стоял грозный рёв сотен мужицких глоток: только так могли поддерживать сейчас княжеских воинов мужики Буслая. Ливонцы предполагали, что за дружиной окажется ополчение, видели ожидающих своей очереди угрюмых смердов, но не видели да и не могли видеть почти отвесного озёрного берега позади них. Не разглядели смертельной ловушки, подстроенной Невским, и изо всех сил стремились сейчас попасть в неё.