Князь Игорь

Вышли в море. Хозяин встал за руль, его двадцатилетний сын по имени Мехос, очень похожий на отца, занялся сетью. Поветрок и Ведомысл сели за весла. Через полчаса остановились. Корабль медленно поплыл вдоль берега, с кормы заструилась, пропадая в светло-зеленой глубине, искусно сложенная сеть, булькали грузила, нырнув, выскакивали на поверхность воды поплавки, удалялись от судна, выстраиваясь в извилистую линию.

Затем стали на якорь. Хозяин, которого звали Склеросом, стал показывать, как чинить сеть. Заделав дыры, бросили в море и ее.

Потом началось самое трудное. Склерос подвел корабль кормой к сети, сын зацепил крюком ее конец и вытащил на палубу. Затем Поветрок и Ведомысл стали тянуть сеть вместе с рыбой; напитанная водой, с металлическими грузилами, она была очень тяжелой, приходилось надрываться изо всех сил; сзади криками их подгонял хозяин, которому вместе с сыном тоже хватало работы: надо было отцепить и высвободить рыбу из ячеек, бросить ее в ящик, тут же смотать сеть так, чтобы она не перепуталась. Едва справились с этой задачей, как принялись за укладку и починку сети, чтобы бросить снова; попутно вытаскивали из нее морские растения, водоросли и разный мусор. Наконец подготовительная работа закончилась, поплавки сети запрыгали на мелкой волне.

Небольшой маневр судном, и вновь за мокрую, отяжелевшую от пойманной рыбы и грузил вторую сеть…

Рыбы вытащили много, завалили полкорабля. Куда ни шагнешь, всюду рыба. Она шевелится, бьет хвостами, в немом крике раскрывает широкие рты, черные кружочки ее глаз смотрят на чуждый ей мир покорно и укоризненно…

Отец и сын переговаривались между собой, довольные уловом.

– Рыба косяковая!

– Одна к одной…

– Давно столько не попадалось…

– Надо спешить, пока не ушла.

– Успеть бы еще такой улов взять!

Пообедали рыбой и хлебом. Когда поднимали очередную сеть, стал заметно крепчать ветер. Заходили крутые волны. Откуда-то подкрадывалась коварная волна, била в корму, плевала соленой водой прямо в лицо – кашель, слюни, сопли. А надо тащить!

– И ведь до чего коварная, как девица брошенная! – ворчит Поветрок.

– Главное, не уследишь, чтобы отвернуться, – поддерживает его друг.

Ветер разгуливается, все труднее и труднее работать с сетями, но отцом и сыном овладели жадность и рыбацкий азарт, неизвестно, что больше. Серые волны бьют в борт судна и, рассыпаясь на мельчайшие брызги, поливают рыбаков; они суетятся, вбирают головы в плечи, стараясь как-то защититься от крутящейся в воздухе водяной пыли. Корабль клонится то в одну, то в другую сторону, от страха замирает сердце: вдруг не выпрямится?.. Ветер свистит в реях, снастях, завывает в надстройках, рыба катается из угла в угол, чуть зазевался – и сам поехал по мокрым, скользким доскам корабля.

– Держись, Ведомысл!

– Держусь, Поветрок!

Хозяин уже не ругается, ему самому до себя: надо выводить судно к берегу, а то море проглотит и корабль, и людей в своей ненасытной утробе. Наконец с трудом рыбаки пришвартовываются к причалу, крепят судно и бегут к домику. Можно отдохнуть!

X

Два месяца продолжался этот адский труд. И хозяева, и рыбаки вымотались вконец и, наверно, упали бы обессиленные, если бы не выручали шторма и ураганы, которые иногда проносились над морем. В такие дни вставали попозднее и занимались спокойным, размеренным домашним трудом или возились возле судна.

Рыбу на рынке продавали хозяйка с дочкой. Но хозяйка вдруг тяжело заболела. Склерос с дочерью стали хлопотать вокруг нее, торговать отправили Поветрока и Ведомысла, которые вошли у них в полное доверие. Рыбу погрузили на двуколку, запряженную старым жеребцом, и друзья отправились в город.

Они уже знали, что живут в большом греческом городе Смирна, расположенном в большом глубоком заливе на Малоазийском полуострове. Город был большой, старинный; он уступами поднимался на высоком холме. Конь уверенно шел по каменистой дороге.

Оба были рады, что вырвались наконец из дома и побудут среди людей, а Поветрок был просто счастлив, что займется привычным делом – торговлей.

– Мне это море так обрыдло, что ночами стало сниться, – говорил он, вышагивая рядом с двуколкой. – Вечером ляжешь, помечтаешь, что, может, родной дом привидится. Так нет, волны и проклятое судно из ночи в ночь грезятся, будто наваждение.

– А мне рыба осточертела, и наяву, и во сне только ее и вижу. Особенно рыбьи глаза почему-то ночами являются. Такие черные кружочки с золотистыми ободками, глядят на меня пристально и с упреком…

– Как подумаешь, что всю жизнь придется ловить рыбу, отчаянье берет…

– Может, привыкнем со временем…

Некоторое время шагали молча. Вошли в городские улицы, по которым бегали голопузые ребятишки да мелькали редкие прохожие.

– Сил нет глядеть на эти однообразные кирпичные дома с плоскими крышами и мертвыми окнами, – сокрушенно говорил Ведомысл. – То ли дело у нас на Руси: стоят веселые домики с фронтонами, резными разноцветными наличниками и своими окнами задорно смотрят на белый свет!..