Князь Иван Шуйский. Воевода Ивана Грозного

По свидетельствам польских источников, не позднее 12 сентября Баторий велел копать несколько подземных галерей.

Шуйский предусмотрел такую возможность. Он распорядился заранее проделать «слухи» – подземные коридоры, ведущие от стены крепости далеко в поле. Дежурящие там «слухачи» по шуму строительных работ услышали бы, что поляки роют подкоп в том или ином направлении. Однако в данном случае псковичам помогли не столько «слухи», сколько активная тактика Ивана Петровича. Он приказал совершить вылазку 12 сентября – при первом подозрении на подземные работы.

Пиотровский сообщает: «…стража схватила под городом нескольких русских, которые выехали на наших пахолков, собиравших в огородах капусту, и уже одного вели в плен. У них больше десятка таких, так же как и дезертиров. Трудно прекратить это своеволие. Хотелось бы нам соблюсти совершенную тайну о подкопе, который мы ведем; но от этих языков трудно уберечься!»[321] Подозрения Пиотровского о том, что русским все же удалось взять других осведомленных о подкопах «языков», небеспочвенны, но об этом – ниже.

У поляков были все основания опасаться, что их план раскрыт. Уже 17 сентября они перехватили тайное послание князя И.П. Шуйского Ивану IV. В письме воеводы они обнаружили самые неприятные для себя известия: «Уведомляют, что король ведет подкопы под стены и пишут подробно, как и в каких местах… Хорошо знают в Пскове о том, что делается у нас в лагере, и, кажется, придется нам оставить этот подкоп, чтобы не унесли из него пороху»[322].

Но король не разочаровался в затее с подкопами. Ему казалось, что Шуйского можно переиграть в «минной войне». Осаждающие роют три подземных галереи. Из них две – «не остерегаясь», так как обе скоро стали известны русским, и те принялись подводить «контрмины», а третью – тайно. На последний подкоп надеялись больше всего. Он долгое время сохранялся в секрете, в то время как два остальных являлись маневром для отвода глаз.

Ночью с 23 на 24 сентября защитники Пскова взорвали один из этих «парадных» подкопов, устроенный венграми. 27 сентября – второй. А с третьим, на который было столько упований, вышла промашка чисто инженерного свойства. «Наши минеры, – пишет Пиотровский, – встретили скалу, которую напрасно стараются пробить, так что вся работа, как слышно, пропала. Мы повесили носы. Жолнеры, т. е. ротмистры, говорят, что их товарищи не хотят более служить: что по причине голода не могут оставаться тут до зимы…»[323] Рейнгольд Гейденштейн описывает «минную войну» сходным образом, только у него псковичи взорвали один, а не два подкопа. По его словам, «…два подкопа, начатые с польских шанцев по направлению [городского] рва, не могли быть доведены до конца, ибо встретили твердую и толстую скалу»[324].

С точки зрения русских, все выглядело несколько иначе.

Очевидно, помимо той вылазки, о которой рассказывает Пиотровский, псковичи совершили в 10-х числах сентября еще одну или несколько других. Русские источники самым определенным образом говорят о взятии литовских «языков» во время вылазки «за Варлаамские ворота». Их допросили под пыткой. «От них же точно узнали, что литовские гетманы самонадеянно похвалились своему королю подкопами взять град Псков, и каждый из военачальников разных земель свой подкоп повел: подкоп королевский польский, подкоп литовский, скорый и хвастливый, подкоп угорский (венгерский. – Д. В.), подкоп немецкий; и всего в разных местах девять подкопов»[325].

Откуда такое многообразие: целых девять подкопов?

То ли «языки» преувеличили количество подкопов, желая ввести защитников города в заблуждение, то ли, что вероятнее, не имели четкого представления о том, сколько сооружается подземных галерей и где они проходят.

Возможен и третий вариант. Работая с подземными коридорами-«слухами», Шуйский выведал кое-что: отсюда его осведомленность о расположении вражеских подкопов, проявившаяся в письме к государю. Вероятно, именно после этого Баторий велел бросить некоторые подземные галереи, позволив рыть ходы лишь в трех местах.

Псковская летопись рассказывает о победе в «минной войне» весьма лаконично: 20 сентября во Псков перебежал бывший стрелец полоцкого гарнизона Игнаш, пошедший на службу к полякам после взятия города (1579). Он поведал Шуйскому о местах, где строятся подземные галереи для закладки пороховых мин. А уж после такой подсказки грех было сплоховать. 23 сентября, по словам летописи, «…наши слухи с литовскими сошлися»[326]. Прозвучал взрыв…

И «Повесть…», и летопись связывают появление Игнаша во Пскове с Божьим наказанием, обрушившимся на «градоемцев» Батория за святотатство. 20 сентября псковское духовенство совершало молебен с иконами и мощами у пролома при Покровской башне (городское священство молилось со святынями у городских стен по три раза в неделю). Отряд литовских пехотинцев, оказавшийся у пролома, закидал духовенство камнями, и один булыжник угодил в чудотворный образ святого Димитрия Солунского. В тот же день и перебежал к русским Игнаш[327].