Князь из будущего. Ч. 2

— Повелитель, началась перестрелка с ромеями. Словене бросили строить башни и тоже ввязались в нее.

— Кто дал команду стрелять? — побагровел каган. — Кто посмел?

— Никто не давал, государь, — пояснил нукер. — Мальчишка Ирхан, сын хана Онура, первым начал. Ромеи обозвали его рогоносцем, а потом показали задницу. Вот он и вскипел.

— А почему из-за этого бой начался? — изумился каган.

— Так он два десятка ромеев убил, государь! — пояснил нукер. — Я в жизни не видел, чтобы кто-то так стрелял. Бог войны Кызаган поцеловал его в колыбели, не иначе. Весь лагерь гудит, его чуть ли не на руках носят!

— Приведи его сюда, — поморщился каган. Наказание теперь может быть чисто символическим, он не пойдет против своих же воинов.

— Слушаюсь, повелитель! — склонился нукер.

Добрята, который еще не отошел от горячки боя, пришел в шатер государя и поклонился. Перед каганом стоял низкий столик, уставленный изысканными яствами, привезенными из Константинополя. Таков был приказ кагана, и ромеи не посмели ослушаться. Старик смотрел на Добряту, прищурившись, но злости в его взгляде уже не было. Не мог он сердиться на такого удальца. Только его светлорусые волосы с рыжеватым отливом, удивляли, хоть и были они стянуты по аварскому обычаю в косы с вплетенными в них лентами.

— Я же не давал команду начинать бой, мальчик, — начал каган. — Зачем ты своевольничаешь? Твой почтенный отец не научил тебя, как надо вести себя в походе? Он забыл объяснить тебе, что значит подчиняться своему командиру?

— Простите меня, государь, — почтительно склонил голову Добрята. — Но я не смог стерпеть оскорбления. Еще раз прошу простить меня, это больше не повторится. Молодость быстро проходит, и я научусь держать свой гнев в руках.

— Вот как? — каган посмотрел на него совершенно иным взглядом. — Ты стерпишь, если тебя назовут рогоносцем, или бабой, или, того хуже, трусом?

— Если вы прикажете, повелитель, — до боли сжал скулы Добрята.

— Плохой ответ, — не меняясь в лице, ответил каган. — Какой же ты после этого воин! За такое обидчика надо прирезать, кем бы он ни был. Ты рос за Дунаем?

— Да, повелитель, — кусая губы от злости на самого себя, ответил Добрята.

— Это дурная кровь твоей матери сказывается, — понимающе сказал каган. — Рабские привычки еще остались в тебе. Гони их прочь, парень!

— Так как же мне быть? — непонимающе посмотрел на него Добрята. — Убиваешь за нанесенную обиду — плохо, не убиваешь — тоже плохо! Повелитель, я не понимаю!

— Не давай повода обидеть тебя! — уперев руки в скрещенные колени, каган склонился в сторону мальчишки, и впился в него тяжелым взглядом. — Люди по одному твоему виду должны понимать, чем закончится для них такое оскорбление. Они должны видеть смерть в твоих глазах. Они должны ронять дерьмо из задницы при одном твоем виде. Вот тогда ты станешь настоящим воином. А пока ты просто мальчишка, чья глупость и тщеславие будут сегодня стоить жизни многим моим воинам.

— Я понял, Величайший, — снова склонился в поклоне Добрята. — Спасибо, что поделились со мной частичкой своей мудрости.

— Можешь идти, — махнул рукой каган, а когда тот вышел, пробурчал себе под нос. — Если вы прикажете, повелитель… Ну, надо же, какой забавный парнишка растет у старого дурака Онура. Вообще на своего отца не похож!

Добрята вскочил на коня, который ждал его у коновязи шатра, и поскакал к своим. А в это время у Золотых ворот, где стояли словене, кипел настоящий бой. Патрикий Бон вывел из города войско, и прямо сейчас латная пехота крушила словенские порядки. Тех было много, и они, словно волны, накатывали на ромеев. Хотя, впрочем, не на ромеев. Войско патрикия, по большей части, состояло из исавров и армян. Авары, стоявшие, по своему обыкновению, за спинами своих подданных, заливали врага стрелами, но тяжелая пехота для них была почти недосягаема. Лишь изредка воин из имперской тагмы падал, поймав стрелу в шею или глаз. Аварскую пехоту неумолимо теснили. Битва не была долгой, и ромеи в полном порядке ушли за ворота, оставив на поле боя сотни вражеских трупов, в основном, бездоспешных словен. Там, куда дошли воины императора, горели осадные башни и тараны, а камнеметные машины были изрублены топорами. Патрикий Бон, начинавший простым воином, знал свое дело туго.

Добрята, закусив губу, осторожным шагом повел коня по месту битвы. Он разглядывал лежавшие в беспорядке тела, исколотые, изрубленные, с головами, размозженными булавой. Он гасил подкатывающую к горлу тошноту, но не отрывал глаз от жуткого зрелища. Каган был абсолютно прав. Все эти люди погибли из-за него, Добряты, и его сердце сжималось от стыда. Хотя, подумал он, они же пришли на войну, а на войне иногда гибнут. Они сделали свой выбор, когда решили пойти вместе с каганом.