Князь из десантуры

Захватчик Добриша потрогал пальцами гремящие виски. Так, всё понятно: князь Тимофей призвал на помощь своего воеводу Дмитрия. И ещё кого-то. Стало быть, не вся добришевская дружина сгинула в битве на Калке. Значит, надо поймать этих лжемонахов: они и на пропавшего Тимофея выведут, и на дочь его непокорную, Анастасию. Одна шайка.

Велел своему боярину:

– Всех, кого можно – туда, в лес, где след монашеский потерялся. С собаками. Охотников местных – проводниками. Живыми привести беглецов! И приступай немедленно, прямо сейчас.

– Так ночь же на дворе.

– Немедленно, сказал!

Святополк выгнал боярина пинками. Сел, тяжело дыша, за стол. Всё тут чужое – город, княжеская шапка, палаты. Даже этот дубовый стол.

А чтобы стали своими, законно принадлежащими Святополку Добришевскому – надо разыскать этих «монахов». И княжну Анастасию.

Иначе – никак.

* * *

Дмитрий крался через лес, стараясь не потерять из виду мерцающий сквозь ветки свет. Следом шли побратимы, держа мечи наготове.

Полянка. У костра сидит человек, обняв колени руками, и задумчиво глядит на огонь. На охотника не похож. Почему один?

Ярилов пытался рассмотреть встреченного подробнее, но тут Хорь наступил всё-таки на ветку: в ночной тишине треск ударил, как гром небесный. Сидящий у костра мгновенно вскочил, блеснуло в руке лезвие ножа. Просипел срывающимся от страха голосом:

– Кто здесь?

Дмитрий, ругаясь про себя на неловкого степняка, вышел на свет. Положил меч на землю, показал ладони:

– Мы не сделаем тебе зла, парень. Вот, заблудились. Разрешишь погреться у огонька?

– Ты сказал «мы»? Вас там много?

Вместо ответа на полянку вылезли побратимы. Хорь ворчал:

– Никогда я к этим лесам не привыкну. Ни пройти, ни проехать, тьфу. Вот степь – другое дело! Простор, воздух, красота.

Анри подтрунивал:

– Брат, просто ты крайне неловок, и не стоит винить в этом растительность.

Юноша сделал шаг назад, озираясь. Нож не спрятал. Спросил тонким, ломающимся голосом:

– Кто вы такие? Только не врите, что монахи, хоть и рясы на вас.

– Я – Дмитрий, бывший воевода добришевский, только без дружины – вся на Калке осталась. А это – мои друзья, бродник и франк. Они – ребята безобидные, если их кормить вовремя. А ты кто, добрый молодец?

Паренёк вздохнул с облегчением и, наконец, спрятал нехитрое оружие.

– Я слыхал про тебя, воевода. Вроде всё, как рассказывали – длинный и рыжий. Может, и не врёшь. А я – Антон, князю Тимофею служил, в библиотеке его. Бежал, когда Святополк город захватил, жизнь свою спасая. Добро пожаловать к моему огоньку.

Одет он был, как и положено слуге не самого высокого ранга – кафтан с чужого, очень широкого, плеча, войлочный колпак да поношенные сапоги.

Достали из котомок снедь, поделились с Антоном: паренёк ел деликатно и совсем немного, хотя и видно было, что проголодался страшно. Хорь хлопнул юношу по плечу:

– Давай, жри от пуза, книжный червь, не скромничай. Вон, совсем худющий. И куда премудрость помещается? За себя постоять – сила нужна, а тебя, пожалуй, и комар завалит.

Антон улыбнулся:

– Спасибо за заботу, дяденька. А защититься я смогу, не сомневайтесь.

Выхватил нож и показал своё умение – двигался ловко, гибко, играя лезвием – вот в одной в руке, вот в другой, а вот вообще спрятал куда-то.

Анри только любовался и крякал от удовольствия:

– Отлично! Антуан демонстрирует настоящую марсельскую школу ножевого боя или нечто очень похожее.

Паренёк вернулся к костру, глубоко дыша. Ответил франку:

– Это приёмы берберийской борьбы «хаттам», в книге вычитал. Мнится мне, что ваши марсельцы переняли таковую у сарацин.

Антон оказался очень толковым парнем, и на язык бойким. Рассказал несколько смешных историй о своей службе в Добрише. Загрустил:

– Мне князь Тимофей вместо отца был. И где он теперь?

– Схоронили мы его. Третьего дня, – просто ответил Хорь, – умер от ран. А сражался достойно, как князю положено.

Юноша закаменел лицом. Встал. Ни слова не говоря, ушёл от огня, в заросли. Анри хотел было последовать за ним, но Дмитрий остановил:

– Не мешай, пусть один на один с горем побудет. Мужские слёзы – не для чужих глаз.

Из записей штабс-капитана Ярилова А. К.

г. Баден-Баден, 04 сентября 1924 года

…когда отец Василий обнял меня посреди залитой кровью пролетариев улицы, я не мог сдержать рыданий. Конечно, мужские слёзы – не для чужих глаз, но мне была извинительна внезапная слабость. Говоря откровенно, я и не позволял себе мечтать, что смогу покинуть превращённый в тюрьму свинарник иначе, как в виде искалеченного трупа.