Князь из десантуры

– А всё-таки мы молодцы. Такое дело великое сделали. И врага прогнали, и землю свою сберегли, и с Булгаром подружились. Вот если бы этой силой монголов через четырнадцать лет встретить, да вместе с ними в Европу. Создать одну общую державу, от океана до океана; и чтобы в ней жили достойно все народы и языки, и все религии, без войн и розни, по закону и справедливости… Мечты. Несбыточные.

– С тобой, брат, и не такие мечты можно в реальность превратить.

Они стояли, обнявшись, на краю косогора – бритый кыпчак, чёрноволосый франк, рыжий князь и воевода в зелёной кепке козырьком назад. Разные, но одной крови.

Солнце клонилось на запад, будто звало: айда за мной, братишки.

Эпилог

Где-то в Сибири.

Примерно 1933-й год

На хрустящий рафинад снега резким контрастом ложились тени заиндевевших кедров – словно выгрызали чёрной пастью глубокие раны.

Председатель попробовал открыть набухшую дверь. Всем телом ударил – фанерка с рукописной надписью «Школа» сорвалась и повисла на последнем гвозде.

– Проходите. Тут и комната, где будете жить. Печка ещё горячая, с утра протапливал, сейчас чаю сообразим. С мороза, конечно, лучше бы водки, но не предлагаю. Не обзавёлся ещё запасами.

Гость нащупал крючок из проволоки на бревенчатой стене, повесил дырявый лагерный бушлат. Потёр задубевшие руки, присел на лавку. Сказал:

– Ради бога, извините. Я сниму обувь? Ног не чувствую.

– Со всем вашим удовольствием, ничем не стесняйтесь, – кивнул председатель. Пустой рукав ветхого пиджака заправлен в боковой карман, орден Красного Знамени покосился на лацкане.

Гость с трудом содрал разбитые ботинки, размотал тряпки. Начал растирать красными ладонями бледные ступни с тёмными пятнами заживших язв.

Хозяин и одной рукой управлялся ловко. Поставил разнокалиберные кружки, миску с сухарями. Из жестяного чайника туго ударила струя чёрной дымящейся жидкости. Достал из кармана тряпицу, положил на стол, развернул – там был облепленный махорочными крошками неровный кусок сахара. Метко стукнул тыльной стороной ножа, разделив точно пополам.

– Угощайтесь. Завтра продукты вам завезу и керосиновую лампу. Сегодня уж так, в темноте.

– Ничего, я не балованный. После всего мне тут раем кажется.

Председатель усмехнулся:

– Понимаю. Сам тоже, знаете ли… Восемь лет на Соловках. Вот, в партии восстановили и даже орден вернули. Только годы-то кто мне вернёт? И здоровье.

– Руку тоже там?

– Нет. Руку мне в двадцатом, на Южном фронте. Офицерик один сподобился шашкой. Там история мутная, полк поступил в распоряжение московского комиссара. Вылитый зверь обезьян, даром что с маузером.

Гость подобрался, отставил обжигающую кружку. Кашлянул, сказал тихо:

– Знаете, если нам вместе работать, то лучше без недомолвок… Я служил в армии Деникина. Штабс-капитан. И если вам неприятно моё общество, то я могу…

– Пейте чай-то, остынет, – перебил однорукий, – вам надо согреться. Болеть тут никак. Фельдшера того. Тоже арестовали. А до райцентра – сотня вёрст.

Помолчал и продолжил:

– Я вам так скажу. Те годы вспоминаю… Лучшее было время. Рысью марш, шашки вон, даёшь Варшаву, дай Берлин. Казалось, вся планета под нами горит, прогибается. Дойдём до Америки и последнего буржуя утопим в океане ради человеческого счастья. А где оно теперь, счастье? Добрых крестьян кулаками обозвали, да в расход. У меня брат мастером на заводе… При царях-то лучше жил. Квартира о пяти комнатах была, с прислугой. Теперь в коммуналке, дочке отрез на платье не достать. А меня самого как? Героя Гражданской, на фронтах калеченного… Эх!

Хозяин шарахнул по столу кулаком. Тоскливо заметил:

– Сейчас бы казёнки. Сильно водки не хватает.

Стоящий на плите закопчённый чайник неожиданно запел фальцетом – будто флейтист попробовал инструмент. Председатель вздрогнул, усмехнулся.

– Ладно, что уж теперь. Просрали мы своё будущее, такая моя резолюция. И вы своё просрали. Хоть и воевали мы по разные стороны, глотки друг другу грызли – а теперь одинаково, выходит, по самую маковку в дерьме сидим. Этакий вот парадокс.

Гость грел пальцы, обхватив кружку. Задумчиво сказал:

– Зато прошлое у нас было славное.

– Это да, – согласился председатель, – вспомнить есть что. Только, выходит – чем веселее прошлое, тем горше будущее. Ладно, обживайтесь. А со следующей недели начинайте занятия. Детишки-то совсем тут одичали, как весной учителя забрали – так ни книжек, ни науки. Шкодничают да футбол пинают. А без грамоты никак, верно? А то и у этих будущего не будет. Семья-то есть?

– Жена и сын. В Ленинграде.

– Ух ты, славно! Вызывать будете?

Подождал ответа. Хмыкнул:

– Хотя вряд ли. Я бы не стал. Прощевайте до завтра.

Гость сидел у пыльного окна. Смотрел, как ковыляет тёмная фигурка по искрящемуся снегу. Встал, прошёл в класс.

Тронул пальцем толстый слой пыли. Поднял с пола разбитый глобус. Там, где полагалось быть России, зияла дыра – будто кто-то врезал сапогом.

Да. Сияющим хромовым сапогом. В таёжную деревушку нагрянули весной. Обнаружили троцкистский заговор в лице предыдущего председателя, местного фельдшера и единственного учителя.