Князь Кий

— Мы решили направиться к полянам. Но досадно нам стало при мысли, что завтра гунны, когда будут добивать наших раненых и делить добычу найдут уличского князя — живого или мертвого — и надругаются над ним. Вот почему — хвала богам — я здесь!

— Спасибо, сынок, — князь притянул отрока к себе и поцеловал в растрепанную голову. — Не знаю, как и дожил бы я до утра. А теперь — имею надежду.

К ним подошли три молодых воина. Крепкие, стройные. Около поясов, в кожаных чехлах, — короткие мечи, за спинами — щиты, луки и колчаны со стрелами, в руках — копья. Увидели князя, обрадовались:

— Живой наш князь! Живой! Слава богам!

Двое из них мигом скрестили копья — князь сел на них, обняв юношей за плечи. Те распрямились — быстро понесли его, переступая через раненых, обходя кучи мертвых.

В балке ждали две женщины с конями. Одна, старшая, лет сорока, а вторая была совсем молодая девушка.

Увидев князя, обе кинулись к нему.

— Ладо мое дорогое! Раненый! Тяжело? О, боже! — вскрикнула старшая и прижала его голову к своей груди. Увидела стрелу в ране — начала осторожно вытягивать. — Я сейчас, сейчас. Потерпи немножко, красное ладо мое!..

Она осторожно вытянула стрелу без наконечника, который остался в ране, сняла с головы полотняный платок — туго перевязала князя. Делала все ловко, с умением, ее крепкие пальцы нежно притрагивались к княжескому телу, будто боялись доставить лишнюю боль. Губы поджаты, суровы, в глазах — твердость и решительность. И только когда закончила, из них брызнули слезы.

Князь погладил жену по пушистым русым косам, обнял за плечи.

— Не плачь, Искронька. Ведь — живой. А раны — пустое. Заживут. Не скорби, княгиня. Выздоровею — соберу своих угличан[9]. Значительно позже тюрки назвали ее Буджаком, который тоже значит, — угол. Тогда, может, отсюда и происходит этноним «уличи», образованный из первобытного «угличи»?) и опять сойдусь с каганом Ернаком в поле, встану с ним на противоборство… И, может в следующий раз боги помогут мне. — Он говорил отрывисто, с натугой. Притянувши второй рукой дочку, поцеловал ее в голову. — И ты вытри слезы, Цветанка!.. Не надо плакать над живым. Поплачем над теми кого уже нет с нами и чьих дорогих голосов мы уже никогда не услышим, — над княжичами, над родовичами, над моими воями павшими.

Они обнялись и какую-то минуту находились в безутешном горе.

Тихо светил месяц, висело над ними синее звездное небо. Сюда, в глубокую балку, не долетали стоны раненых с поля брани, не доносились переклички вражеских дозорных, не доносился тысячеголосый гомон гуннского стойбища. Только надоедливое жужжание комаров, крик напуганной птицы и задумчивое квакание лягушек в небольшом, заросшем кувшинками озерце, нарушали степную тишину.

Наконец князь Добромир поднял голову:

— Достаточно! Трогаемся!

Ехать верхом он не мог, и его положили на крепкую попону привязанную между двумя конями. Боривой подал знак — и отряд беглецов тронулся в дальний неизвестный путь.

* * *

Сначала спустились балкой к широкой ложбинной долине, потом пологим склоном поднялись наверх и, определяя направление по звездам на север, повернули в ту сторону. Назад, на юг, во владение уличей, теперь хода им не было: там хозяевами стала гуннская орда.

Боривой прокладывал путь. За ним на поводу Дубок вел коней князя Добромира. Сразу за князем, готовые в каждую минуту придти ему на помощь, спешили княгиня Искра и княжна Цветанка. Позади, отстав на несколько шагов, прикрывали их Горицвет и Всеслав.

Небо было чистым, звездным. Месяц сыпал на землю холодные серебристые лучи, и от этого свежая роса на густом поникшем ковыле переливалась и сверкала.

Проехали мимо Кремневой горы, одинокой скалы, которая мрачно темнела на синем фоне неба по левую руку. Боривой поднялся на стременах — оглянулся. Ну, кажется, спаслись! Гуннское стойбище осталось далеко за холмами, поле боя — тоже. Теперь, не боясь топота копыт, можно пустить коней быстрее, чтобы за ночь, как можно дальше, отъехать от того страшного места.

Юный княжич немного успокоился и пустил коня рысью. Но он не мог отогнать грустных мыслей, которые черной тучей налегли ему на душу, острой болью пронизывали сердце. Снова и снова они возвращались к событиям последнего дня.

Уличи, что жили в степи, неподалеку от теплого моря, не ждали беды. Люди на буйных весенних травах выпасали скот, ловили в реках рыбу, радовались будущему урожаю, который обещал быть щедрым.

Но налетели, как черный вихрь, гунны. Нападение их было внезапеным, неожиданым. Князь Добромир сумел собрать лишь часть дружины. Силы оказались далеко не равными, и почти все его воины положили головы в кровавой сече.

Что теперь будет с улицкими женами, девушками, стариками и детьми? Что будет с землей уличей, их нивами, весями, степными и речными угодьями? Что будет с табунами коней, отарами овец и коз, поголовьем скота?

А что будет с ними — горсточкой беглецов? Куда ехать? Где приклонить голову? У кого просить защиты?…