Князь Кий

Гром ударил внезапно – и покатился эхом над погруженной в сумрак равниной. Сердца людей сжала тревога. Перун рассержен! Бог молнии и грома мчится прямо на них и издалека подаёт свой грозный голос.

Когда сверкнула молния и гром тут же прогрохотал над землёй, Радогаст остановил коня, соскочил с него, стал на колени и протянул к небу руки.

– Перун хочет покарать нас! Мы его прогневали!

– Это наколдовал тот проклятый гунн! Нам нельзя ехать дальше! Перун нашлёт на нас большую беду! – закричал Чёрный Вепрь.

У Кия тоже зашлось сердце. С Перуном не спорят и не шутят! Гнев всесильного божества в любое мгновение может обрушиться на голову провинившегося.

Подскакали отставшие дружинники.

В это время чёрную тучу разодрала гигантская молния, и над головой насмерть перепуганных людей затрещало, ударило, грохнуло так, что задрожала земля. Могучий гром взревел, как десять тысяч туров. Хлынул дождь. Холодные потоки воды и частого града стегали приникшую степь, мяли, путали, рвали седой ковыль, терзаемый порывами ветра.

Воины дружины бросили поводья коней, упали на колени, в мольбе простёрли к небу руки. Их бледные губы истово шептали заклинания и просьбы о прощении.

– О ясноликий и грозный Перун! Помилуй нас!

Радогаст старательно отбивал низкие поклоны.

Дрожал Чёрный Вепрь. Тур тоже бил поклоны, мокрыми прядями седых волос касаясь земли. Щек и Хорив прижались друг к другу и ладонями зажали уши, чтобы не слышать ужасных раскатов грома. Кий почувствовал, как от страха начинает ныть сердце, но самообладания не терял. Увидев, что вот-вот разбегутся испуганные кони, схватил поводья и крепко зажал в руке. Посерел от страха Чёрный Вепрь. В его широко раскрытых глазах мелькали отблески ослепительных молний. Прижимаясь к коню, обнял его руками за шею, просил небо о спасении.

Опять грохнуло, затрещало, застонало над головой. Дружинники распростёрлись ниц на земле в ожидании беспощадного удара карающей десницы разгневанного божества.

Ливень усиливался. Свет совсем померк. Стало темно, как поздним вечером. В выси непрерывно гремело, грохотало и сверкало. Разъярённый Перун то и дело прокатывался по небу в своей огненной колеснице и метал во все стороны смертоносные стрелы. Содрогалась и колебалась под ногами земля, и казалось, что этому буйству и безумию не будет конца.

Кони неистово ржали, вздымались на дыбы и тоже, как и люди, дрожали в ужасе. Всё живое замерло: исчезли птицы, попрятались звери, замолкли всегда весёлые, шумливые сверчки и кузнечики. Только огонь, вода и гром властвовали в небе и на земле.

Кий одною рукой держал поводья нескольких коней, а другой, воздетой к небу, заклинал Перуна унять свой гнев.

Но Перун ярился всё сильней и сильней. Тучи сошлись с землёй, и наступила такая тьма, будто Морок насовсем поглотил Световида. Гром гремел непрерывно, и в свете молний были видны мечущиеся над степью водяные вихри.

Один из дружинников в ужасе вскочил и с диким воплем помчался к высокому степному кургану. Он то исчезал во мраке за сплошной завесой ливня, то вновь появлялся, как призрак, в ослепительно-синих вспышках молний. Достигнув вершины кургана, упал на колени, вытянул руки к небу и застыл.

И тут небо вспыхнуло огнём. Ужасный грохот всколыхнул землю. Извилистая стрела ударила в самую вершину кургана.

Все рухнули в мокрый, прибитый и спутанный дождём ковыль. О великий Перун, ты нашёл свою жертву!

Так и лежали они долго. Гроза лютовала ещё некоторое время, но силы её постепенно иссякали. Насытившись требой, человеческой жизнью, Перун отпустил вожжи своих буйногривых коней, изо всех сил громыхнул раз-другой и помчался над степью дальше – на восток.

Всё реже и реже били в землю молнии. Всё глуше становились раскаты грома. На западе начал светлеть край неба. Тучи стали расплываться – и наконец блеснуло солнце.

Мокрые, испуганные, оглушённые люди поднимались с земли и вновь протягивали к светилу задубелые руки.

– О великий Световид, милостивый Даждьбоже! Ты явил нам свой золотой лик, ты вселил в наши сердца надежду и радость! Будь славен вовеки, Даждьбоже!

Гроза отшумела – и всё в степи опять ожило. Закричали с хрипотцой перепёлки, взвился в небо и завис в вышине серебристоголосый жаворонок, промчался на горизонте табун тарпанов.

Только мёртвый дружинник лежал на вершине кургана, повернув к солнцу почерневшее лицо.

Его не трогали, оставили там, где настигла его смерть, – он теперь принадлежал не себе и не людям, а божеству грома и молний Перуну.

Настращанные, едва опомнившиеся от пережитого ужаса, княжичи подали знак садиться на коней и возвращаться домой. О преследовании гунна не могло быть и речи.

На полпути к Роси Тур и его сыны попрощались с княжичами и повернули к Каменному Острову. Горячее солнце быстро высушило их одежды, овчины и торбы. А из сердец медленно высеивался страх. Грозный Перун на сей раз обошёл их своей карой…

Ночь над Росью