Князь Кий. Дорога на Тмутаракань

- Так и порешим, бояре. Гонец пусть отдыхает - ты за ним пригляди, Богдан, чтоб ни в чем нужды-заботы не знал, а завтра повезёт наказ Вуефасту: оставаться ему воеводой в Саркеле, на Дону стеречь рубежи Русской земли. Другого гонца, своего, пошлём в Киев и Чернигов с наказом Добрыне и Претичу: отобрать обоим тысячу добрых воев и направить в Саркел, Вуефасту на подмогу. Мы же с вами, бояре, двинем дальше, к Русскому морю…

3

В конце месяца зарева - августа пошли дожди. Они собирались долго, набирая силу, и теперь обрушили на прокалённую солнцем землю потоки воды. Вода бушевала в небе и на земле. Горные речки вышли из берегов, затопили ущелья и долины, помчали к далёкому морю вырванные с корнями деревья. Проводники-ясы, посоветовавшись между собой, повели русичей в горы, на лесистый перевал. Там, на возвышенности, пришлось разбить лагерь и выжидать, когда кончится непогода.

Первые дни ревуна - сентября порадовали солнцем и синим небом, чистым, как дорогой византийский аксамит, что шёл на княжеские знамёна. Вскоре, однако, с гор снова надвинулись тучи, зарядил нудный серый дождик. Вынужденная задержка злила и тревожила Святослава. Впервые с начала похода князь начал проявлять признаки беспокойства: он хотел добраться до Тмутаракани пораньше, чтобы с первыми заморозками уже отправить основную часть дружины в Киев.

- Ничего, лето ещё вернётся, - успокаивал князя немолодой ясин, старший из проводников. - Будет тепло и сухо, реки войдут в русла, дороги просохнут…

Свенельд с сомнением качал головой, Святослав зябко поёживался, глядя на сизое небо. Вода лилась сверху, выступала из-под земли. Глинистая почва разбухла, в лесу было сыро и душно. Старые дружинники жаловались на давние раны, многих трясла лихорадка. Самому князю нездоровилось, но он крепился, не показывал вида.

Дожди прекратились внезапно, вновь над предгорьями раскинулось чистое, будто умытое небо без единого облачка, в ясной его глубине запарили орлы.

- Завтра можно будет выступать, - объявил проводник.

- Доживём до завтра - увидим, - недоверчиво усмехнулся Святослав. - У нас сборы недолги. Будет ведро - тронемся дальше.

Вроде неплохо приняли вернувшегося из полона Богдана гридни. Каждый спешил поделиться с ним чем был богат. И молодого товарища его приветили. Старый Мечник и коней им добыл - для Богдана рослого вороного, для Златы - смирную саврасую кобылку. А всё-таки уже в первые дни после возвращения Богдан почувствовал смутную тревогу. Казалось ему временами, будто кто-то в спину глядит недобрым взглядом. Обернётся Богдан - кругом свои, те, с кем уже немало степных дорог истоптано, с кем и смерти в глаза глядели рядом.

Чудно Богдану, ничего не поймёт он. Что бы это значило? Затаил он свою тревогу, никому, даже Злате, ни слова не сказал. А сам начал тайком присматриваться к своим товарищам. О Мечнике ничего худого не подумаешь - бывалый воин, взгляд прямой и открытый. Чеглок похож на него, только по молодости лет куда горячее. Чудин хоть и молчун, да весь на виду. Да и другие гридни - что о них плохого скажешь?

Нет, никого ни в чем не мог заподозрить Богдан. Самому смешно стало: придумал же такое!

Русская дружина после возвращения Святослава от ясского князя прошла вперёд немного - помешали дожди. Для воинов, уставших в долгом походе и в сечах с хазарами, это была передышка перед последним рывком к Русскому морю. Отдыхала дружина, выстроив шалаши и вырыв землянки, отъедались на здешних буйных травах отощавшие кони. Воины залечивали раны, как отцы и деды учили, - золой от костра, настоями из трав и кореньев.

Когда дождь затихал, к русскому стану пробирались ясы с товарами - оружием, сукнами, мёдом, пригоняли баранов. На окраине лагеря собиралось торжище. Русичи покупали, что им по душе приходилось, за хазарское золото и серебро, выменивали за добычу, взятую в Итиле.

Как ни тихо и мирно было вокруг, около лагеря денно и нощно стояли на страже дозоры. За бдительность стражи князь Святослав строго спрашивал с воевод и тысяцких.

В дозор ходили и гридни. Злата просилась вместе с ними, но Богдан, расставлявший и проверявший дозорных, не отпускал её, держал при себе как оруженосца-рынду. Ночью, в сильный дождь, оставлял её в лагере, хотя она и обижалась. Брал с собою тогда гридня Светозара - статного и ловкого, хоть уже и немолодого воина с густыми черными усами и хмурым, никогда не улыбающимся лицом. Со Светозаром в дозор ходили охотно: его жёлтые ястребиные глаза одинаково зорко видели и днём и ночью. И слух у него был не хуже, чем у сайгака, - за пять перестрелов Светозар чуял малейший шорох.

Но Злата сторонилась Светозара, настороженно молчала при нём.

- Чем он тебе не люб? - спросил однажды Богдан, когда они остались вдвоём.

Злата метнула на него быстрый взгляд, укоризненно блеснула зелёными глазами.

- Не люб, - и прикрыла глаза длинными ресницами. - Отчего - не знаю. Но не лежит сердце к нему. Будто чужой он среди наших воев…

- Ну, придумала! - отмахнулся Богдан. - Чужой!

Девушка обиделась и умолкла.