Князь Меттерних: человек и политик

Именно благодаря событиям тех примерно двух лет, о которых пойдет речь в этой главе, Меттерних был вознесен историей до уровня вершителей судеб Европы. Ему приходилось гораздо чаще приноравливаться к обстоятельствам, чем подчинять их себе. Фигурой всемирно-исторического масштаба он стал не в силу собственных выдающихся качеств, а в результате противостояния, в известной степени вынужденного, такой грандиозной исторической личности, как Наполеон.

По иронии истории как раз этот самый остросюжетный и динамичный период жизни сам Меттерних постарался подогнать под свой искусственно созданный постфактум образ хитроумного врага Наполеона, сумевшего постепенно опутать гиганта почти невидимыми, но прочными сетями. Ради этого пришлось замуровать в архивах свидетельства, опровергавшие легенду о Меттернихе как последовательном, но терпеливо дожидавшемся своего часа противнике Наполеона. Основательно поработавший в архивах Э. Корти отмечал, что Меттерних поступил вразрез с собственной декларацией, заявленной в 1849 г., когда изгнанный революцией канцлер жил в Англии: «Мое страстное желание, чтобы все, что я когда-либо написал, стало достоянием гласности». На самом деле он собственноручно делал пометки в предназначенных к печати документах, указывая, какие из них следовало публиковать, а какие опускать. Особые же усилия Меттерних прилагал к тому, чтобы заставить всех забыть, «как сильно был он привержен Наполеону до 1812 г.», и убедить, «что он будто бы никогда не верил в его звезду, а все предчувствовал и предвидел заранее»[240].

Первые вести из России, казалось, подтверждали расчеты и прогнозы австрийского канцлера, правда, достигали Вены они с большим запозданием. Так, о вступлении Наполеона в Москву стало известно через 20 дней. Судьбу России Меттерних считал предрешенной, пророчил ей «утрату европейской экзистенции». После Бородинского сражения Клеменс пишет Францу: «Во всяком случае Россия будет отброшена на сто лет назад»[241].

Однако он не исключает нового Тильзита даже в том, почти невероятном, на его взгляд, случае, если царь все же одержит победу. Ведь он будет слишком слаб, чтобы продолжать войну за пределами России[242]. Неожиданно Наполеон требует от Австрии 80 тыс. солдат. Это было первым сигналом о неблагополучии дел Великой армии. Тем не менее Меттерних не может воспринять поражение Наполеона как реальность. Его мысли все еще бьются в тильзитской колее. Под этим углом зрения он расценивает миссию Лористона, бывшего французского посла в России, отправленного теперь Наполеоном к Александру I для мирных переговоров. Изощренный ум Меттерниха подсказывает ему ход, который становится уже традиционным в его дипломатическом искусстве. Почему бы Австрии не предложить свое посредничество? Чтобы предотвратить пугающий его новый Тильзит, канцлер предлагает идею «всеобщего мира»[243]. Тогда Австрии и ему лично достанутся лавры спасителя Европы, а самое главное, не будет резко нарушен европейский эквилибр, не успеют поднять голову опасные подрывные силы, проникнутые революционным и национальным духом.

Через своего «верного» Флоре Меттерних спешит поделиться с французским министром иностранных дел Маре своей «прекрасной мечтой». Клеменс предлагает собственные услуги в качестве посредника-умиротворителя. Он готов немедленно отправиться в самый отдаленный уголок России[244]. Идею австрийского канцлера французский министр воспринял весьма одобрительно, но сожалел, что без участия Англии мирный процесс не будет носить всеобщего характера, а вовлечь упрямых британцев в это дело вряд ли удастся.

К тому же Маре и дипломатическому корпусу по распоряжению Наполеона пришлось срочно перебираться в Варшаву, где после потери Великой армии временно обосновался император. Там же оказался и Флоре. В депеше, адресованной ему (от 9 декабря 1812 г.), Меттерних чувствует себя увереннее. Великой армии больше нет, цена победы для России тоже достаточно велика, Австрия, похоже, обретает свободу рук. Складывается ситуация, которую Меттерних прогнозировал и обсуждал с Талейраном еще во времена своего парижского посольства.

Но с неожиданной стороны вдруг раскрылся русский царь, тот самый, которого Меттерних считал неспособным противостоять гиганту. Тревогу вызывало стремление царя использовать «силу и взлет национального воодушевления»[245].

Пока Меттерниха больше занимает проблема всеобщего умиротворения, которое обеспечит Австрии почетное место в Европе, чем вопрос – на чью сторону стать. Канцлер всячески подстегивает формирование новых полков и дивизий, чтобы быть не просто посредником, а арбитром. От обилия вариантов, множества комбинаций опять прямо-таки кружится голова.