Князь моих запретных снов (СИ)

…Он согласится меня убить? Что ж… возможно, сделает это быстро, так, что я не успею почувствовать, каково это. Но… если он согласится… это ведь будет очень больно. Это будет предательство. Получится, что все его слова ничего не значили. И все его поцелуи. И все-все-все, что он говорил и делал – тлен и пустота.

«Пожалуйста, не делай этого», - мысленно попросила я, хоть и понимала, что у него нет выбора.

«Ты разорвешь мою душу».

И так горько, что слезы текут по щекам. И чувство такое, что в самом деле моя душа разлезается клочьями, распадается мыльной пеной по воде. Остаются… лишь эти проклятые соленые капли и понимание, что ты уже ничего не можешь сделать.

Он ведь… Князь Долины, игрушка духа Сонной немочи. Раб собственной сестры, вернее, того, чем она стала. Без надежды, без единого луча света.

- Боль, - повторила Флавия, глядя на брата, - я знаю, ты это любишь. И уступаю тебе. Такое удовольствие. Восстановит тебя куда лучше, чем то вино, которое я готовлю для тебя из душ и предсмертных желаний.

Лицо Винсента дернулось, но тут же снова обрело неподвижность. Он снова посмотрел на меня – и я вдруг поняла, что все это равнодушие – напускное. В его глазах, почти черных от расширившихся зрачков, была агония.

«Почему ты слушаешься ее?» - едва не крикнула я.

И осеклась. Он – князь Долины, он – раб. Он попросту принадлежит и духу, и Долине сна.

- Хорошо, - хрипло сказал он.

Я поникла, уронив голову на грудь.

- Меня убейте, - прохрипел мастер Шезми, - я виноват. Отпусти ее, слышишь, ничтожество?

- Не спорьте, - сказала Флавия, - мы убьем вас обоих, правда же, братик? Но он будет убивать вас медленно, чтобы сполна насладиться вашими мучениями. Так… с кого начнем?

И облизнулась. Язык был острый, черный и нечеловечески длинный. Духу хотелось получить свое.

Я так и не поняла, откуда в руке Винсента появился нож с кривым лезвием. Он покрутил его в пальцах – я привыкла считать их красивыми, я мечтала, чтобы они гладили и ласкали меня… Но все мечты обратились в осколки – точно так же ,как хрустальный кулон под его каблуком.

И ,уже не глядя на меня, он шагнул в сторону Шезми.

- Тряпка, - выплюнул мастер, - ты – пустота. Хоть бы девочку пожалел.

- Она умрет быстро, не беспокойся, - негромко сказал Винсент, так, чтоб я услышала.

Не знаю, зачем я смотрела на все это. Но почему-то, помимо воли, подняла голову, встретила взгляд Ригерта. Он кивнул мне… А в следующий миг Винсент попросту загнал нож ему под ребра, по самую рукоятку.

И я не выдержала.

- Нет! Нет!!! Винсент, почему-у-у?

Что-то происходило. Мгновения как будто застыли. Я лишь успела заметить, как из меня, из убитого Ригерта выплеснулось нечто темное, вверх, до самого потолка. Это было похоже на то, как чернила льют в воду, что-то бурлящее, необъяснимое… И оно вмиг втянулось в Винсента. Он улыбнулся, поворачиваясь ко мне, какой-то вымученной, похожей на оскал улыбкой. А в следующее мгновение я уже лечу в пустоту, меня толкает непреодолимая сила, и где-то далеко за спиной – нечеловеческий вопль:

- Ты-ы-ы-ы! Ты как посмел?

Потом меня с головой накрыло темнотой. Снова, уже в который раз. 

Глава 8. Любимая мамочка

Высоко над головой застыл беленый потолок лекарской. По нему разбегались трещины, и их рисунок напоминал мне раскинувшего лапки паука-сенокосца. Раздавленного. Как и я сама.

Я помнила, как пыталась подняться с пола – и не могла. А потом кто-то увидел меня, распластанную, сбежались наставники, и мастер Брист завернул меня в плащ и на руках куда-то долго нес, и я боялась лишний раз пошевелиться, потому что жутко болело плечо, и руки, и спина, а во рту было так сухо, что казалось, я перед этим жевала горячий песок. Потом воспоминания обрывались, и снова я помнила себя уже на койке в лекарских палатах. Фелиция подсовывала мне под голову пухлую руку, заливала в рот какую-то едкую дрянь, которую я не могла глотать, но Фелиция быстро сообразила что к чему и попросту зажимала мне нос, и тогда сглатывать получалось само собой.

- Ну, что ж ты, пей, - мягко увещевала она меня, - самое плохое позади… Теперь, главное, не скатываться в сны.

А я смотрела на потолок, где беспомощно и жалко замер паучок. Лучше на потолок, чем на Фелицию. У нее на запястье была какая-то болячка, она лопалась и сочилась гноем и сукровицей, а сама Фелиция по-прежнему смотрела на меня как мясник на коровью тушу.

Мне ничего не хотелось. Ни есть, ни пить. Внутри образовалась пустота, как будто из меня выдернули нечто очень важное, и я невольно шарила пальцами по простыне, пытаясь нащупать… Во имя Всех! Мне не хватало его руки, его сильных пальцев, которые для меня были такими нежными. Его голоса, его запаха.

Пустота внутри, вот о чем следовало бы подумать.

Как будто раньше там была любовь, а потом ее не стало.