Князь Николай Борисович Юсупов. Вельможа, дипломат, коллекционер

Пушкин отвечал 10–13 января 1831 года: «…Вчера я видел кн. Юсупова и исполнил твое препоручение, допросил я его о Фонвизине и вот чего добился. Он очень знал Фонвизина, который несколько времени жил с ним в одном доме. (В беседе это был второй Бомарше… — франц.) Он знает пропасть его bon mots (острот), да не припомнит. А покамест рассказал мне следующее: Майков, трагик, встретя Фонвизина, спросил у него заикаясь, по своему обыкновению: видел ли ты мою „Агриопу“? — Видел — Что же ты скажешь об этой трагедии? — Скажу: Агриопа, засраная жопа. Остро и неожиданно! Неправда ли? Помести это в биографии, а я тебе скажу спасибо»[301].

Арбат. Московская квартира А. С. Пушкина. Филиал музея А. С. Пушкина. Современная фотография.

Благодарить Пушкину князя Вяземского не пришлось — он не решился воспроизвести этот милый разговор в своей книге о Фонвизине. В ответе Вяземский 14 января 1831 года из Остафьева писал: «Хорош Юсупов, только у него и осталось в голове, что жопа»[302].

Кстати, не совсем приличное теперь слово, оставшееся в памяти князя, когда-то входило в повседневный словесный обиход и не вызывало особых возражений. Употребил его без лишнего стеснения сто с лишним лет спустя в своих воспоминаниях и князь Ф. Ф. Юсупов-младший, в качестве сохранявшегося в обиходе русской эмиграции, где тщательно старались избегать «советских» слов и выражений.

Князь Николай Борисович также побывал в доме великого поэта — по меньшей мере, однажды. Вскоре после женитьбы, 27 февраля 1831 года, Пушкин давал в своей арбатской квартире первый домашний бал. Князь Юсупов присутствовал среди немногих гостей и даже распоряжался танцами. Вот что рассказал об этом будущий московский почт-директор Александр Яковлевич Булгаков: «Пушкин славный задал вчера бал. И он, и она прекрасно угощали гостей своих. Она прелестна, и они как два голубка. Дай бог, чтобы всегда так продолжалось. Много все танцевали, и так как общество было небольшое, то я тоже потанцевал по просьбе прекрасной хозяйки, которая сама меня ангажировала, и по приказанию старика Юсупова: „Et moi j’aurais danse, si j’en avais la force“, — говорил он. Ужин был славный; всем казалось странно, что у Пушкина, который жил все по трактирам, такое вдруг завелось хозяйство. Мы уехали почти в три часа…»[303].

Неизв. художник. С оригинала И. Е. Вивьена. «Портрет кн. П. А. Вяземского». 1817. ГМП.

Встречаются недостоверные указания на то, что Николай Борисович, якобы, присутствовал на мальчишнике, данном Пушкиным перед свадьбой и непосредственно на свадьбе поэта. На самом деле, на «мальчишнике» старик Юсупов побывать никак не мог в силу своего положения и возраста. Да и чисто по-человечески не совсем было бы удобно большому вельможе стеснять приятелей Александра Сергеевича, людей отнюдь не высшего света, которые собрались у него, чтобы по старинной традиции элементарно напиться перед женитьбой друга и похвастаться всякого рода мужскими подвигами и победами. К тому же Юсупову не полагалось много пить по состоянию здоровья.

И. К. Макаров. «Портрет Н. Н. Пушкиной». 1849. ГМП. В музей поступил от бывшего главного художника Музея Революции СССР М. М. Успенского.

Не присутствовал князь и на свадьбе поэта, где на него возлагались обязанности посаженого отца. На сей раз по болезни. Только по выздоровлении он появился на квартире Александра Сергеевича и Натальи Николаевны, где и возглавил первый семейный бал Пушкиных.