Князь Никто

Мне даже в голову не могло прийти, что я окажусь в теле нищего бастарда в Вяземской Лавре. Этот парень, имени которого я до сих пор не знаю, только два дурацких «птичьих» прозвища, точно какой–то мой родственник, скорее всего, сын деда и какой–то девушки. И родился он позже моего отца, потому что тому сейчас должно быть лет восемнадцать… С другой стороны, хорошо, что я оказался в Петербурге, а не где–нибудь на Кавказе, где мой дед довольно много бывал. Или, скажем, я оказался бы в теле какой–нибудь из многочисленных сестер моей матери. С точки зрения договора — все верно, кровь матери во мне есть, а значит я запросто мог бы сегодня проснуться Лизонькой или Настенькой. И пришлось бы мне учиться обращаться с корсетом, веером, мушками и прочими милыми светскими премудростями, которыми мужчины никогда не забивают голову.

— О чем задумался, Чижик? — Рубина снова уселась напротив меня, глаза ее весело заблестели.

— Да так, о своем… — пробормотал я и встал. — Надо мне бежать уже, а то Пугало с меня живьем шкуру спустит.

Я выскочил из «Трех сорок» гораздо более суетливо и торопливо, чем мне самому хотелось. И попрощался с Рубиной как–то скомканно. На самом деле, мне очень хотелось посидеть на кухне вместе с ней еще, поболтать, пофлиртовать, чтобы обвыкнуться с всплесками эмоций своего юного организма в безопасной компании… Хотя не знаю, почему счел Рубину безопасной. Не исключено, что какие–нибудь аристократы, лишившиеся из–за ее умелой стрельбы глазами и белозубой улыбки кошелька, часов и фамильного перстня, со мной бы не согласились. Но пока я гол, как сокол, я с ней точно в безопасности. «Интересно, а откуда вообще взялось выражение «гол как сокол“? — подумал я. — Ни разу не видел голых соколов…»

Я нырнул в мрачную подворотню Вяземской Лавры. Сумерки сгустились лишь самую малость, летом в Петербурге небо практически не бывает темным, но в закоулках трущоб всегда темно. Даже в белые ночи. Хаотично настроенные доходные дома практически смыкались верхними этажами. А в некоторые из узких проходов между ними едва можно было протиснуться. Не заблудился я только чудом.

— Где тебя носило так долго?! — не поворачиваясь к двери буркнул Пугало. Он сидел на стуле и опять что–то записывал при свете неяркой настольной лампы. — Пришлось без тебя жмуров до слона везти!

— Простите, Алоизий Макарыч, больше не повториться, — не задумываясь, отозвался я и юркнул к себе в загончик. На мое счастье, он был, похоже, так занят, что не стал привязываться и придумывать мне какое–нибудь новое поручение. А мне как раз надо было побыть одному и привести мысли в порядок.

Я прижался спиной к шершавым доскам и обхватил колени. Закрыл глаза. Прошел уже почти день, а я еще ничего не сделал, чтобы приблизиться к своей цели. Меня, конечно, извиняло то, что я осваивался с новым телом и занимался работой, которая неожиданно свалилась мне на голову. Но все же…

Когда я строил планы, сидя за решеткой в Янтарной гостиной Голицыных, мне представлялось, что все это будет сильно проще. Что я буду идти по прямой к своей цели, как бронепоезд… Никуда не отвлекаясь и не сворачивая.

Но отсюда, из загона в конторе труповоза Пугало, моя цель выглядит гораздо менее достижимой. Я поймал себя на желании броситься лицом в тощую подушку, набитую соломой, и разрыдаться, как маленький капризный мальчик. Я же все так хорошо придумал! Почему все вот так?!

— Князь Иоанн Голицын, князь Север Долгорукий, граф Велимир Оленев, барон Ярослав Витте, архонт Всеблагого отца князь Алесь Белосельский–Белозерский… — прошептал я сквозь зубы, чтобы унять этот непрошенный эмоциональный порыв.

Все они еще не родились, их души пребывают в блаженном нигде, прежде чем заселиться в младенческие тела, которые должны появиться в результате счастливых и не очень аристократических браков. Если я собираюсь вмешаться в этот ход событий, то мне перво–наперво нужно выбраться из этих трущоб.

Деньги.

Рубина тысячу раз права, мне нужны деньги. Не пять рублей за проданное на сторону тело девушки раз в неделю и по рублю за труп в котельной, а настоящие деньги. Целое состояние. Разрыдаться от усталости — оно, конечно, может и не повредит, но к цели меня никак не приблизит. Даже с учетом, что мой носитель оказался значительно моложе, чем я рассчитывал, вряд ли его рыдания вызовут хоть у кого–нибудь желание поделиться своим состоянием. А значит рыдать не имело смысла…

Кстати об этом теле… Я же до сих пор не знаю, как я выгляжу!

Я тихонько выбрался из своего закутка и проскользнул в уборную. Ну, то есть это, конечно, громко сказано… Уборная у Пугала представляла собой крохотный загончик, в котором стояла бочка с водой, таз, кувшин и ночная ваза, больше похожая на обычное помятое ведро. Зато там висело потемневшее от времени зеркало.

Я опять почувствовал непрошенное волнение. Даже пульс в висках застучал. Я выдохнул и сделал шаг вперед.

При тусклом свете, который падал из косого окна я вряд ли смог бы внимательно, до черточки, себя разглядеть. Но пока что не до хорошего, хоть общее представление получить…