Князь Никто

Долго думать я не стал. Метнулся к бюро, распахнул дверцу. Документы были на месте, но их явно кто–то просматривал. И даже не пытался это скрыть, просто скидал как попало. Не разбирая я сунул в карман всю пачку. Бросился в спальню, сунул руку за дощатое изголовье кровати, сорвал конверт с купюрами. Нырнул под нары, выхватил из кучи сметенной в угол соломы мешочек с часами и прочим золотом.

Снаружи раздались торопливые шаги нескольких человек.

Кубарем я выкатился из–под досок, задвинул засов и бросился к черному ходу.

Уже выскакивая за дверь я подумал, что если это Вяземский, то он отлично знает этот трюк, и сразу за подворотней меня будут ждать.

Покрутил головой. Водосточная труба, отлично. Я подпрыгнул, ухватился за ржавое металлическое кольцо, подтянулся. Дотянулся до узенького карниза, распластался по стене, сделал несколько осторожных шагов и перемахнул на крышу здания, стоявшего почти вплотную.

На следующую крышу вела пожарная лестница. Преодолевая второй пролет, я услышал какую–то возню внизу. Но уже понимал, что преследователи безнадежно отстали. Чей–то командный голос понукал нерадивых кого–то. Раздался скрежет оторвавшейся водосточной трубы, потом громкие ругательства.

Скрипнуло окно. Сварливый голос принялся склонять по матери ночных дебоширов, мешающих спать. Потом раздался звон разбитого стекла.

Дальше слушать я не стал. Пробежел по коньку двухскатной крыши, съехал на пятой точке к парапету, перебрался через него, повис на карнизе, спрыгнул на крышу какой–то сарайки. Потом забрался по другой пожарной лестнице.

Вообще–то не было никакой необходимости и дальше пробираться по крышам. Уже вполне можно было спуститься вниз. Но все эти трюки доставили мне такое неожиданное удовольствие, что я готов был продолжать прыгать, карабкаться и балансировать. Радость от обладания ловким, цепким и выносливым телом захлестнула мое сознание волной эйфории. Я заглянул в тускло освещенное окно мансарды, мимо которого я сторожко пробирался. На развернутом прямо на полу матрасе сидела совсем юная белокурая девушка и водила тонким пальчиком по строчкам книги у нее на коленях. А рядом с ней на полу чадно горел огарок сальной свечи в дешевом оловянном подсвечнике–ложке.

Неслышной тенью я скользнул по карнизу, поднялся на самый верх, огляделся, чтобы сориентироваться. Опасно было таскать при себе все свои деньги разом. Следовало до поры до времени спрятать часть своих сокровищ в каком–нибудь тайнике. Почему бы не прямо здесь, где в мансарде живет такая очаровательная хранительница? Хоть она и никогда не узнает об этом…

Приметная башенка с флюгером в форме петуха. Каминная труба с нарисованной грустной рожицей. Мордатый рыжий кот, с любопытством взирающий на меня с самого края карниза. Вряд ли его можно считать надежной приметой места, но видеть я его все равно был рад.

Я сунул в глубокий карман штанов пару мелких купюр и свою паспортную книжку. А все остальное — бумаги, конверт с деньгами и мешочек с золотом, забил поглубже в нишу, оставленную выломаннившимся из свого гнезда кирпичом. Сверху над этой дырой проходил жестяной желоб, так что залить тайник дождем, если таковой случится в ближайшие дни, было не должно.

Почти бесшумно я соскользнул с крыши по водосточной трубе, еще раз огляделся, тщательно запоминая адрес и расположение домов и потопал в сторону Невы.

Васильевский остров я никогда не любил. Почему–то он вгонял меня в черную меланхолию даже в той своей части, которую облюбовали для своих особняков аристократы. Справиться с экзистенциальной тоской, которая захватывала на этой стороне Невы мой рассудок, не помогали ни пышные клумбы и цветники, разбитые на во всех дворах, на балконах и даже на крышах, ни играющие денно и нощно на перекрестке Среднего проспекта и Восьмой линии музыканты, ни даже вино и коньяк. Цветы казались бумажными венками на могилах, музыканты все время фальшивили и излишне растягивали ноты, а выпивка… Выпивка только вгоняла в тоску еще больше. Кроме того, сейчас, пребывая в теле полуголодного и совсем юного парня, я бы не рискнул экспериментировать с употреблением алкоголя. Во всяком случае, до тех пор, пока я не найду более или менее надежных приятелей, в обществе которых будет не страшно, если я с пары стопок просто упаду и усну юным здоровым сном.

Когда я добрался до Большого проспекта, Васильевский остров уже начал просыпаться, а знакомая еще с прежних времен тоска уже запустила в мою душу свои цепкие коготки.

Заспанные домработницы уже потянулись со своими корзинками в сторону рынка, помятые, как будто спали прямо в одежде, дворники уже нашали шваркать метлами по брусчатке улиц и тротуаров. А с самого утра недовольные жизнью жандармы уже заняли свои сторожевые будки.

На одиного бредущего подростка, то есть меня, никто пока что не обращал внимания. Приметная башенка с горгульей была на месте. Только вид у нее был более новый, чем в тот раз, когда Прошка мне ее показывал.