Внезапно она ступила на крутой спуск, и ей показалось, что внизу пенится река. Она бросилась туда. Земля была скользкой, ее устилали прелые листья и пятна свежего мха. Гортензия потеряла равновесие, соскользнула в промоину, в падении обдирая руки о терновник. Боль заставила ее вскрикнуть, но она решила не поддаваться страху. Она встала, несколько шагов прошла по следам какого-то зверя, продиравшегося сквозь кусты. Она вымокла до нитки, замерзла и не могла понять, вода или слезы заливают ей лицо…
Ее нога соскользнула с валуна и подвернулась, боль швырнула ее на землю, и она, всхлипывая, осталась лежать, пока не услышала нечто, заставившее содрогнуться от ужаса. Или, быть может, оно ей только почудилось, рычание волка совсем рядом. В двух шагах? И тогда она закричала:
— Жан!.. Жан, Князь Ночи!.. Ко мне!..
Однако собственный голос показался ей до смешного слабым. Как мог Жан различить его в эту бурю, если она сама не знала, ни где находится, ни сколько успела пройти! Ей уже мерещилось, будто она месяцы и годы блуждает по пому негостеприимному лесу…
В ответ — ни звука. Она кричала снова и снова, потом, отчаявшись дождаться помощи, с трудом поднялась в надежде по крайней мере отыскать скалистый навес, способный укрыть ее от потоков воды, подхваченных яростным ветром и хлеставших в лицо. Но когда она ступила на поврежденную ногу, ее пронзила столь сильная боль, что она коз памяти рухнула на землю…
Гортензию привело в чувство нечто, похожее на ожог. Что-то лилось ей в рот, и напиток был так крепок, что она подавилась, закашлялась и скорчилась, переломившись пополам. Кашель рвал ей горло… Тут раздался тихий и нежный смех:
— Вы явно никогда не пили спирта! Простите, но ничего другого у меня под рукой не оказалось, — проговорил Жан.
Гортензия увидела его на коленях подле себя, с блестящими от воды черными волосами, прилипшими к скулам; он смотрел на нее, а в глубине его глаз теплился веселый огонек. Сама она сидела на тюфяке, который он, видимо, подтащил поближе к огню, чтобы она могла согреться, а ее плащ был развешен на спинке стула, и от него шел пар. Рядом лежал огромный волк.
Блеск огня еще немного слепил ее, и она не могла различить ничего больше.
— Где мы? — спросила она.
— У меня. Не подозревая того, вы оказались совсем близко. Вам оставалось перевалить через утес и пересечь поток… К счастью, я услышал ваш крик, несмотря на бурю. Но нашел вас Светлячок.Услышав свою кличку, волк повернул к ним голову, и в желтых глазах заиграли, как казалось, радостные искорки. В первый раз Гортензия испытала к нему нечто похожее на теплое чувство. Она начинала понимать эту странную привязанность между человеком и зверем…
Заставив ее снова улечься, Жан поднялся и отошел в глубь жилища. Теперь Гортензия уже смогла рассмотреть там белую подушку и красную перину закрытой постели, какие стояли здесь в любом фермерском доме.
— Вам надо бы снять ваши одежды, — произнес он. — Я дам вам покрывало, и вы подождете, пока они высохнут.
Послушная, она хотела было встать, но при попытке подобрать под себя ноги резкая боль напомнила ей о поврежденной лодыжке…
— Я не могу подняться, — простонала она. — Кажется, падая, я что-то себе сломала…
Тотчас он оказался подле нее.
— Посмотрим! Ба!.. Что за причуда бегать по лесу в бальных туфлях, — укоризненно промолвил он, с бесконечными предосторожностями снимая с нее узенькие сафьяновые туфельки, теперь в любом случае уже ни на что не годные.
Мгновение спустя он уже чрезвычайно бережно осматривал и ощупывал лодыжку; разорванный чулок позволял увидеть, что она распухла и была сильно ободрана. Он озабоченно нахмурился.
— Снимите эти лохмотья, — приказал он. — Я не гляжу! Надо очистить рану.
Гортензия исполнила приказание, меж тем как он набирал горячую воду из котла, висящего над огнем, и искал уксус, чтобы отмыть покалеченную ногу. Затем долго, тщательно протирал рану, убирая землю и травинки.
Пока он это делал, Гортензия, чьи глаза мало-помалу привыкали к полутьме, осматривалась. Дом, построенный из гранитных, грубо пригнанных глыб, был небольшим. Он состоял из одной комнаты и пристройки для стирки, обложенной камнями. Из обстановки здесь было все то же, что обычно встречалось в небогатых крестьянских жилищах: стол из каштана с двумя скамьями по бокам, два табурета и в глубине — решетка из темного дерева, за которой находились кровати. Их там было две, поставленные в ряд и разделенные узкой перегородкой, но вторую, покрытую старым коричневым пуховиком, ей не удалось как следует разглядеть за деревянными балясинами.