Князь Ночи

– От племянницы? – оборвала повествование Гортензия, неприятно удивленная только что сказанным. – А мне казалось, что тогда Святая Церковь была весьма чувствительна ко всему, что касалось прямого родства?..

– Это уже не была церковь эпохи Капетингов, – заметил маркиз со снисходительной улыбкой. – И для нее не существовало неразрешимых дел, из которых мешок золотых или священный сосуд, украшенный драгоценными камнями, не помогали найти выход… Ко всему прочему, Алиэтта была племянницей его покойной супруги…

– И… она любила его, несмотря на такую разницу в возрасте?

Улыбка маркиза сделалась откровенно презрительной:

– В наших семействах никогда не было в обычае спрашивать мнения девиц, коль скоро заходила речь о браке. Понадобились несчастья и разор революции и того, что за нею последовало, чтобы женщины осмелились вести себя столь недостойно, чтобы потворствовать своим желаниям, а не чувству долга.

– Должна ли я воспринимать это как намек на поведение моей матери? – с вызовом спросила Гортензия, уже готовая к новой схватке.

– Вне всякого сомнения, – спокойно ответил он. – Тем не менее вы бы поступили опрометчиво, если бы сочли себя оскорбленной, ибо я только констатировал факт.

– Факт, отнюдь не бывший единственным в истории нашего рода. Моя мать никогда не упоминала о вас, маркиз, но она любила рассказывать о своих предках… и особенно об истории, касавшейся Франсуазы-Элизабет де Лозарг, которая во времена Людовика XIV бежала на острова Америки с тем, кого она любила и в браке с кем ей отказали.

В глазах Фулька заиграли искорки, разговор явно забавлял его.

– Она вам поведала об этом? А впрочем, почему бы и нет? Она должна была найти здесь некоторые аналогии, оправдывавшие ее поведение. Рискуя вызвать ваше неудовольствие, я бы добавил только, что тот случай имел одно отличие: шевалье де Вьолен был дворянин.

– А мой отец – нет. Зато он им стал благодаря собственному гению и храбрости. Именно так, как приобрели дворянство наши предки. Меж ними – лишь разница в шесть-семь веков. Сущая малость перед лицом вечности!

Как и накануне у порога замка, Гортензия и маркиз на мгновение замерли лицом к лицу, ее горящий взор погрузился в глаза цвета бледного неба. Лицо старого дворянина застыло, но, против ожиданий девушки, на нем не проступило никаких следов ярости. Казалось, он о чем-то серьезно размышлял, хотя его это явно забавляло. В конце концов он рассмеялся:

– Покончим на этом, любезная племянница! У вас тем меньше оснований счесть себя оскорбленной моими словами, что со вчерашнего дня я уже не столь истово ропщу по поводу безумного шага сестры… Не угодно ли вам вернуться к Алиэтте? Именно ради нее Фульк изменил внутреннее устройство замка. Эти стены, – и он указал на холл, – возведены после его женитьбы, в то время как сам замок на столетие древнее.

По существу, их предок решился разделить эту залу надвое широким коридором. В одной половине помещалась кухня, другая представляла собой большую трапезную, северная часть которой вдавалась под своды одной из башен. От гранитных плит, устилавших пол, до замковых камней свода все было выкрашено и покрыто цветными росписями. Вереница всадников гарцевала на плотных лошадях в великолепном убранстве. Поражая взор роскошью одежд, процессия растянулась по стенам, а своды потолка были обильно усыпаны цветами и птицами среди листвы, блестевшей зеленой и золотой глазурью. Эта кавалькада располагалась по обе стороны гигантского очага, пробитого прямо в толщине стены и окаймленного сверху простой каменной аркой.

Над очагом был изображен луг, усеянный мелкими цветами; в глубине виднелось пять очаровательных в своей безыскусной простоте деревьев с тонкими стволами и массивными круглыми кронами. А на переднем плане глазу представала пара: златокудрая молодая женщина в белом платье, в синем коротком меховом плаще, отделанном золотым шитьем, и с венком из роз на голове, подавала кубок разодетому кавалеру. Казалось, они избегали взглядов друг друга, но при этом оба сияли от переполнявших их чувств. Только белая лошадь имела чопорный вид и косила глазом, подняв переднюю ногу с величественностью прелата, протягивающего руку для поцелуя. Время заставило поблекнуть краски старой фрески, местами она потрескалась, но наивный живописный ансамбль сохранял очарование и жизнерадостность, так что, рассматривая его, Гортензия непроизвольно улыбнулась.

– Сдается мне, племянница, что Алиэтта вам понравилась? – внимательно наблюдая за ней, заметил Лозарг.

– Это она?

– Конечно. Разве я не говорил вам, что все это сделано ради нее?

– А рыцарь – ее муж? Однако он выглядит не слишком старым!

– А был ли он действительно таким уж дряхлым? Конечно, художники тех времен, как и нынешние, прекрасно понимали, что щедрость оплаты зависит от того, насколько доволен клиент. Впрочем, чтобы ответить на вопрос, который вы мне не так давно задали, добавлю, что, судя по семейным хроникам, Алиэтта страстно любила своего супруга…

– Но хронисты могли быть столь же пристрастны, как и художники, не так ли?