Князь-пират. Гроза Русского моря

— Агриппина. Хочет посидеть с нами за одним столом.

— И что?

— Ты же ее не жалуешь теперь!

Юрий подумал, что с того, что она побудет с ними? Жестоко он с ней поступил, слов нет. Не заслужила она того. Поверила ему, честь свою растоптала, а он откинул, как дрянную собачонку. Хоть чем-нибудь загладить свой поступок.

— Зови. Все веселее будет за столом.

Боярин кивнул слуге, тот вышел.

Через некоторое время в горницу вплыла Агриппина, разнаряженная, разрумяненная, умильно улыбающаяся, присела на краешек стула.

— Доброго здоровья, князь.

— Тебе тоже, Агриппина.

— Как пути-дороги? Благополучно ли доехал?

— Бог хранил от бед и напастей. Выпьешь с нами?

— С удовольствием, князь.

Хотя вино пили слабое, разбавленное, однако Юрий почувствовал, что сильно захмелел. Пора бы и об отдыхе подумать.

Агриппина вынула из-под шали кувшин, поставила на стол.

— Хотелось бы мне, князь, тебя своим вином угостить. На травах многих настаивала, в погребе долгие годы выдерживала. Не только на редкость вкусное, но и полезное для здоровья!

— Убери свое варево! Отравишь, чего доброго! — шутливо сказал Кучка.

— И, боярин! Как тебе не стыдно подобное говорить! Неужто я на такое способна! Да я первая приму, раз на то пошло!

И она налила себе в кружку вина из своего кувшина и выпила.

Мужчины рассмеялись, подбодрили:

— Ай да Агриппина!

— Не подкачала!

— Знай наших!

— Что ж, хочешь не хочешь, а придется выпить!

Вино было приятное на вкус. Юрий почувствовал, как оно горячими струйками стало расходиться по телу, сладостная нега начинала овладевать им, веки налились и казались таким тяжелыми, что было не поднять.

— Кажется, я перебрал, — пробормотал он. — В кровать пора.

— Агриппина, давай поможем князю. Тебе в какую постельку, князь?

— Как в какую? В обыкновенную, — ответил он и словно провалился в блаженную пропасть.

…Утром к Листаве прибежал мальчишка:

— Тетка Агриппина тебя зовет. Говорит — срочно!

— Передай: нечего мне у нее делать.

— Велела передать, что что-то важное хочет сказать!

— Ладно, беги. Сейчас явлюсь…

Она прибрала на столе, на котором готовила завтрак, отряхнула подол платья и направилась к дому Агриппины. Все утро у нее тоскливо ныло сердце. От чего, она и сама не знала. Все складывалось как нельзя лучше, князь зашел к ним в гости, хорошо пировали. Но тут явился Кучка, и сердце у нее упало. Не могла она забыть его приставаний со своей любовью, приглашения выйти замуж. Не верила она ему, неискреннее у него это было, не от сердца шло, а от уязвленного самолюбия. Женское сердце невозможно обмануть. Уши слышат одно, а оно говорит совсем другое, и верить надо только ему. Но ладно, утешала она себя, пусть к ней, Листаве, он что-то имеет, на что-то рассчитывает, но князю он бессилен плохое сделать, за это можно крепко поплатиться! Но почему же так ноет сердце?

Листава отворила дверь и вошла в дом. После яркого солнца в избе было полутемно, слюдяные окна пропускали тусклый свет. Она огляделась и, никого не увидев, спросила:

— Агриппина, ты дома?

В углу послышался шорох, она взглянула в ту сторону и увидела широкую кровать, на ней под одеялом двух людей. Первого она сразу признала, это была Агриппина. А второй человек… Нет, в это было невозможно поверить! Рядом с ней лежал князь Юрий. Листава подалась вперед, еще надеясь, что ей померещилось, но скоро сомнения ее рассеялись. Да, на подушке покоилась голова того, о ком она все эти дни непрестанно думала, кого больше всех любила, кому верила больше, чем себе. Это был Юрий!

Дико вскрикнув, она опрометью кинулась вон из избы. Не помнила, как вбежала в свой дом, упала на грудь отца, потоки слез хлынули из ее глаз.

— Что с тобой, что случилось, дочка? — спрашивал ее отец в растерянности.

Она ничего не могла ответить из-за душивших ее рыданий.

Сбежалась семья, мать обняла, что-то выспрашивала, а она, как безумная, никого не слышала, ничего не соображала.

Наконец она затихла, глаза ее высохли, она холодным взглядом обвела стоявших рядом с ней домочадцев, произнесла глухим, отрешенным голосом:

— Князь эту ночь провел в одной кровати с Агриппиной.

Из груди матери вырвался стон. Отец произнес с болью в сердце:

— Как же он решился так опозорить нашу семью!

Остальные молчали, словно громом пораженные.

Наконец, будто очнувшись, Листава произнесла:

— Отец, я не хочу больше здесь оставаться. Отвези меня к дяде Святославу в Волок Ламский. Я хочу пожить у него, подальше от этого стыда и срама.

— Хорошо, дочь. Велю запрячь коней, взять припасов на дорогу. Через полчаса тронемся.

Дядя Святослав ведал большим участком между реками Ламой и Москвой, у него было много лошадей, по волоку раскинуты большие коляски для перевозки судов из одной реки в другую, в сараях лежали запасные колеса, катки и другое подсобное снаряжение, у него трудилось много работников. Вот к нему-то в глухие леса и вознамерилась уехать Листава.

Не успел возок с отцом и дочерью скрыться за крепостными воротами, как в дом купца вошел князь. Лицо его было помято, глаза мутные. На людей не глядел.

— Мне с Листавой надо поговорить, — сказал он глухим голосом.