Князь Рысев 3 (СИ)

Тугие струи горячей воды смывали с меня грязь чужой смерти вместе с кровью. Словно желая быть абсолютной противоположностью иных девчонок, Славя собиралась быть другой даже в мелочах. Там, где Алиска с Майкой держали бы с десяток моющих средств — для волос, для лобковых волос, для волос на волосах, — Славя оставляла себе выбор аскета. Измыленный, давно мечтавший о замене кусок хозяйственного мыла был всем, что она могла мне предложить. Возмущаться я не стал. Это ведь куда лучше, чем абсолютное ничего.

Я смыл грязь, освежился, но усталость по-прежнему властвовала над моим телом. Не выпускала и не давала покоя. Спать — тянула она меня, словно на поводке, и мне нечего было ей возразить.

Славя кивнула на кушетку, приглашая отдохнуть. Налила чая. Я сделал глоток — и тут же понял, как на самом деле по-настоящему устал. Глаза закрывались сами собой, теплое одеяло звало в плен своих объятий, подушка обещала сладость прохлады. Я тяжко опустился на кровать — та оказалась бесконечно жесткой. Это ничего, сойдет и так.

Славя не желала терять времени даром, пристроилась под боком, величественно закинула на меня ногу. Ее крылья скрылись, обратив в самую обыкновенную, обнаженную девушку. Холод ее глаз говорил только об одном — она умоляла меня о мужском внимании. Ей хотелось, чтобы я отдал должное ее красоте. Снова огладил мягкие очертания ее тела, заставил блаженно стонать, жмуриться и снова чувствовать себя живой и полноценной.

Она не обмолвилась об этом ни словом, но я чувствовал, что она жаждет от меня платы за свою работу — и принимать ее ангел намеревалась только таким образом.

Ангелы, что берут с меня натурой — что дальше? Я не знал, но отказать ей не сумел…

18+ сцена https://author.today/reader/266811/2448907

Глава 7

Ночь мягким покрывалом прятала под небесной синью Петербург. Солнце, борющееся с тьмой изо всех сил, слабело, а незримые черти спешили на арканах утащить его за горизонт.

Словно на прощание на дневную сестрицу смотрела чуть открытом глазом бездельница-луна. Лениво и нехотя она тускло подсветила россыпь бриллиантовых точек звезд — одна за другой те вспыхивали на небосклоне.

Прежний Петербург, знакомый по вечно спешащим жителям, с дымом из заводских труб, запахом французской выпечки и стрекотом деревянных колес давно вышедших из моды машин, уходил на сон. На смену ему, будто кутяге Брюсу Уэйну, приходил иной, мрачный, по-своему прекрасный, но от того не менее жуткий город.

Я смотрел, как лениво тащится капля дождя по стеклу. Подсвеченные где чародейскими силами, где чертовским электричеством рекламные плакаты заставляли морщиться, жмуриться и отворачиваться. Здесь, посреди улиц, магазинов, закрывающихся кафешек и ресторанов еще можно было быть в безопасности. Уличные фонари, шпилями уходившие едва ли не в самое небо, дарили до чарующего фальшивое чувство комфорта. Что вся людская нечисть в виде шлюх, уличной шпаны, головорезов всех мастей не посмеет подойти к тебе ни на шаг, стоит лишь спрятаться под спасительными лучами столь же фальшивых фонарей.

Интересно, что сказали бы люди, узнай, что вся их жизнь проходит бок о бок с нечистыми?

Нея гордо восседала на приборной панели неподвижной куклой. Крохотная фигурка припала к мокрому стеклу в надежде рассмотреть хоть что-то новое. Изредка она вздрагивала, когда включались «дворники», спеша очистить залитый взор.

Славя сама села за руль. Я, попытавшийся сначала занять водительское сидение, лишь пожал плечами. Ее дело — машина-то, в конце концов, принадлежала ей...

Лишь чуть погодя я заметил, что у водительского сидения не было спинки — ангел не собиралась всякий раз прятать крылья, обращая их в платье. А может быть, попросту не могла: кто ж его знает, как там у этих ангелов все работает.

Я с укором для самого себя отметил, что теряю хватку — второй раз торчу на пассажирском месте. Поначалу меня увозила навстречу судьбе вдруг ставшая оторвой Майя, сейчас же Славя вцепилась в руль, целиком сконцентрировавшись на дороге.

Нею она брать с нами не хотела. Самовольное, спасенное от расправы живое письмо, казалось, готово было поедать мир взором несуществующих глаз. Раньше у нее было две цели — доставить мне сообщение и вернуться, чтобы умереть. Сейчас же она как будто заново родилась.

Будь воля ангелицы, она бы разорвала ее в клочья, обратила назад в каплю святых чернил, размазала грязной каплей по салфетке.

Но, видимо, передумала, решив понаблюдать за тандемом ее собственного порождения и полудемона в моем лице.

Мы молчали — будто все, что только могли сказать друг другу уже озвучили там, в тесной келье-комнатушке. Почему-то на ум пришел не к месту оказавшийся там чайник, в воздухе, словно назло, запахло чаем.

А может быть, мне просто показалось.

Мне до безумного хотелось домашнего и самого обычного кофе — из растворимых пакетиков. Кто бы мог подумать, что я вообще буду по ним скучать?