Мои противники не ждали, когда я нагляжусь на их павшего собрата. В их глазах пылала сама решительность воздать мне по заслугам за павших товарищей.
Первый выскочил прямо передо мной, начав стрелять еще до того, как я его увидел. Рука бешено вращала ручку, стиснув зубы, он горел желанием одарить меня парой-тройкой новых дыр в теле.
Я сделал несколько шагов назад, кляня себя, что упустил момент — и теперь я труп.
Нелепо попытался закрыться руками, чуть пригнувшись. Не успевшая откатиться по кулдауну дьявольская эгида разве что не помахала мне ручкой на прощание.
Смерть не спешила. Привыкшая, что я всякий раз умудряюсь вырваться из ее цепкой хватки, в этот раз она решила немного выждать — может, и идти не придется?
Ей не пришлось.
Наемник высадил в меня всю патронную ленту, отчаянно вопя и видя перед собой лишь то, как свинцовые жала смерти врезаются в возникший передо мной полупрозрачный щит.
Меня с ног до головы, будто заботой матери, укутало золотым сиянием. Святой щит был ласков, будто сама Славя, и пожирал чужой боезапас как не в себя.
Ангел, пришедшая в себя, воздавала мне сторицей за свое спасение.
Я не ведал, что там творилось в ее голове, но она умела быстро ориентироваться в ситуации.
Небесной карой мой новоявленный щит ответил мерзавцу, плюнув в него его же пулями. Несчастному разворотило грудь, словно игрушку, швырнуло назад. С широко раскрытыми глазами он испустил дух.
Победа, ушедшая было от нас, одумалась и теперь с извинениями бежала в наши объятия. Не хуже Биски ангелица убивала пытавшихся отобрать у нее жизнь поганцев. Священная стрела пригвоздила одного из выживших наемников к огромной декоративной кукле. Лук в руках ангела тотчас же обратился клинком, вмиг располовинившим автомат противника. Клевец, коим меч обратился через мгновение, врезался несчастному промеж глаз.
Завернутая в занавеску, все же решившая прикрыться, спустилась Катька вниз. У нее кровило плечо, правая рука повисла плетью. В левой она стискивала выдохшийся на боезапас револьвер.
Облегченно выдохнув, выронив его из рук, она села на ступеньки— кажется, даже ей нужен был отдых.
— Надо уходить, — подытожила Славя, глядя на меня. Катька в ее планы не входила: гордую дочь Менделеевых она собиралась бросить тут.
Я метался между благородством, здравым смыслом и любопытством.
У меня все еще стучали зубы — если бы Славя не поставила щит, я бы уже общался с ее подружками, но в другом месте.
— Кто это были, мать их за ногу?
— Уральцы, — выдохнула Катька. Найдя в себе силы, покачав головой, она встала, оторвала шеврон с плеча одного из наемников, швырнула мне. Я поймал на лету, даже не подумав, что это может быть ловушкой или трюком.
К моему счастью, желание безобразничать вышло из Катьки напрочь, а на ладони у меня лежал необычный знак отличия.
Славя подошла ко мне ближе — шеврон ее нисколько не интересовал, а вот желание слинять — со мной или без меня — читалось по глазам. Она как будто выполнила свой долг — не передо мной, перед своими собратьями: убила того, кто очернял технологии ее рода. Точнее, даже не убила — лишь удостоверилась. И теперь с чистой совестью могла идти прочь. Только что пролитая кровь и убитые люди нисколько не тревожили ее совесть.
От ее душевного холода даже мне было не по себе. Я почему-то представлял себе ангелов бесконечно добрыми и зацикленными на сохранности чужой жизни.
Этой было плевать.
Катька, припадая на ногу, медленно подошла ко мне. Мое непонимание ее забавляло.
— Особый отряд наемников. Собраны из простолюдинов, разбойников, бывших солдат. Претендуют на получение отдельного рода, но, не обремененные даром, являются лишь формальной, непризнанной силой.
— Сколько сложных слов, чтобы попросту обозвать их разбойниками, — ляпнул я. Беловолосая лишь фыркнула — мол, много ли я понимаю? — и решила продолжить разъяснение.
Я взял ее на руки — сам не знаю, как так получилось. Смотреть, как она ковыляет следом, тяжело дыша на каждом слове, для меня оказалось невыносимым.
Теперь уже фыркнула Славя.
— Они не просто разбойники, — положив мне голову на грудь, выговорила она. Я прямо так и чуял идущий от Катьки запах ядреного девичьего пота — и он пробуждал во мне мужское. Словно вторя моему естеству, Менделеева сама была не против ощутить себя воплощением беззащитности в моих руках.
Но больше всего ей хотелось, чтобы я воспользовался этой беззащитностью.
— Они опытные и мало перед чем останавливающиеся убийцы.
— И Белые Свистки им вот так запросто разрешают разъезжать с оружием наперевес?
— Нет. — Она покачала головой. — Но они не спрашивают разрешений и редко попадают в передряги, подобные этим. Странно, что ты о них не знаешь. Они ведь охраняли твой род, Рысев.
Я ничего не ответил, лишь закусил губу. Диалог с Кондратьичем, откладываемый раз за разом, снова напомнил о себе колокольчиком.
Поговори, мол, со стариком о прошлой жизни, пока окончательно не попал впросак.
Ночной Петербург встретил нас все той же свежестью и так и не унявшимся дождем. Грозовые тучи оплакивали случившийся в «Сплюше» погром и горевали о порушенном детском счастье.