Князь Рысев 3

Его пальцы вырисовывали в воздухе символы. Ничего не делая, они таяли. Губы толстяка шевелились в беззвучном послании. Я прищурился, пытаясь понять, что он делает.

Сообразил не сразу, но улыбнулся ему в ответ, поблагодарил за подсказку.

Я вспоминал все, чему за это время успела научить нас Валерьевна. Ох и хитрая лиса, она как будто знала, что однажды мы столкнемся с чем-то подобным, и потому готовила.

Фехтование уроками чистописания? Любой спортсмен сказал бы, что это бред — но, благо, мы не в спорте. Раздобыть бы еще клинок.

Словно нарочно, он сразу же попался мне на глаза. Голем вытащил образы защитников Руси, наделив их былинными чертами — ростом, силой, внешним видом.

И клинками. Илья Муромец уже исчез, Добрыня болтался где-то в общей каше образов, а вот Алешка...

Алешка стискивал в руках то, что сейчас мне было нужно больше всего на свете.

Я рванул к нему.

Заслушавшийся Алеша Попович раскрыл рот, протянув руку к исполнительнице — словно желал коснуться ладонью ее таланта. Я выхватил из его рук меч — он отдал его неохотно, бросил на меня уничижающий взгляд, вспомнил, что собирался убить.

Слишком поздно, я подарил ему смерть от его же оружия — нелепо вскинув руки, он попросту растворился в воздухе.

Над головой ухнуло, словно кто взорвал ракету. Зашаталась люстра, после чего в прощальном полете устремилась вниз. Зазвенели стекло и хрусталь, осколками роскоши оседая по полу зала. Колонна, казавшаяся незыблемой, вдруг пошла трещинами, разваливаясь едва ли не в песок. Потолок зазиял огромной прорехой, любопытный глаз луны решил заглянуть: не безобразничаем ли мы тут, часом, без нее?

Я закусил губу, понимая, что теперь следует быть осторожней. Некоторые из призванных сюда бестий словно были тесно связаны с «Ъеатром». Убив Алешку, я обрушил одну из опор. Не повторить бы теперь своей ошибки с несущей стеной.

Голем бесился, голем недоумевал. За годы спокойного сна он успел привыкнуть к тому, что лишь его сознанию должно и следует вмешиваться в чужие работы. Что лишь он может добавить капельку зрелищности, зерно драмы и самую щепотку восторга оваций. Здесь же и сейчас в создаваемую им историю стылой водой вмешивались чужаки.

Потрясая булыжниками кулачищ, он рванул к прикрывавшему Сузу Дельвигу.

Толстяк заметил несущуюся на них тушу сразу же, встрепенулся от испуга. Я зарычал от дикого, почти нечеловеческого усилия, прорываясь к ним. Не успеешь, шептало отчаяние, злорадно потирая ручонки. Они сдохнут, а ты виноват. Что потом скажешь себе, как оправдаешься?

Егоровна ястребом спустилась почти с небес. Где-то в ее мозгу ёкнуло, что Дельвиг со своей дивчиной куда дороже спокойствия места силы. Словно Геракл, она уперлась руками в валун, надеясь его остановить. Он вдавливал ее в деревянный пол, скрипел паркет, рвался новомодный, прямо родом из Германии, линолеум. Словно кегли, в разные стороны разлетались сколоченные ряды зрительских кресел.

— Рысев, не... убивай... эту... тварь!

Я и не собирался. В голове звучало наставление инфантер-генерала.

Не всякую битву можно выиграть, размахивая кулаками. А может, можно даже сделать лучше, попросту сложив оружие?

Меч Поповича не последовал за своим владельцем, но из тяжелого стального решил обратиться в деревянный декоративный.

Мне же только на руку!

Я перекинул фальш-клинок в ладонь, к которой пристыла Кисть Мироздания. Та никак не отреагировала на эту наглость.

Дельвиг достоин был звания героя! Встав огромной тушей, широко расставив руки, он совершенно по-детски, наивно прикрывал собой Сузу.

Ее ритм сбился, колыбельная умолкла, но мне было уже неважно.

Деревяшка ведь куда легче, чем шпага, верно?

Старательно я выводил в воздухе одну букву за другой. Усиленные Кистью, слова обретали смысл. Призрак невесты скользнул ко мне, но я рубанул ее наотмашь. Исчезая, она оставила лишь тряпку своего платья. Голем, планомерно хоронивший Егоровну в недрах театра, вздрогнул. Слова моих извинений дошли до него через ее погибель. Покосилась ложа, в которой еще недавно мы были вместе с Алиской и Майкой — я лишь надеялся, что с ними все хорошо.

Устав от гнусного сопротивления старухи, каменный гигант снес ее затрещиной в сторону. Всем своим видом он как будто вопрошал: что с того, что ты просишь у меня прощения? Поздно просить пощады!

Я знал, что не поздно. Мороз Ледяной Нос осел, когда мой клинок прошел сквозь него, харкнул сгустком такой настоящей, как у живого, крови. Декоративным мечом убить сложно, но Кисть делала свое дело, обращая его почти в копию настоящего. В конце концов, чем же еще уничтожать вымысел, кроме как инструментом для его создания? Очередное послание с чужой кровью скользнуло в голема. «Ъеатр» задрожал, будто снаружи его пинали с десяток исполинов.

Не желая слушать, воплощение поэзии рвануло ко мне, сметая со своего пути Дельвига. Вскрикнула рухнувшая наземь Сузу, нелепо закрываясь рукой — будто девичьей ладонью в самом деле можно было остановить стотонный булыжник.

Я оказался рядом с ней в самый последний миг. Клинок сверкнул серебрянкой на плотных краях, лизнул острием великана.