Почти точеная, хрупкая фигурка непрозрачно намекала, что она изрядно преуспела в этой гнилой затее.
Старик оказался джентльменом. Будто не желая взирать на обнаженную девчонку, он укрыл нас своим большим, толстым кафтаном. Я сложил рукав этой одежки, чтобы получилась плотная подушка, мягко опустил на него голову девчонки.
Встать получилось не сразу. Опираясь на острые края булыжников, царапая руки в кровь, я превозмогал слабость, боль и извечную усталость. Не хватало здесь разве что Биски — вот уж кто не удержался бы от ядовитой шутки даже в такой прескверной ситуации.
Моя сумка лежала рядом с Ибрагимом — я развязал тесемки, выудил пирожное, жадно вгрызся в него зубами. Есть не хотелось, меня мутило, но надо было.
Избежать ясночтения оказалось сложно. Словно воочию, одной лишь силой воображения, я нарисовал полоску здоровья. Обвал меня не пощадил, утащив с собой всю выносливость. Мана болталась почти что на нуле — то ли в бескрайних просторах своих сновидений я отчаянно творил одно заклинание за другим, то ли сегодня Биска решила меня наказать за то, что проснулся не в ее объятиях.
Нещадно кололо ступни, каждый шаг отдавался так, будто я гулял по острой стальной стружке. Ноги слушались плохо, глазам и носу не хватало света. Усмехнулся — вот же ж! Никогда бы не подумал, что на себе смогу испытать ту хохму про «дышать темно».
Чуть не споткнулся о торчащую из-под камня руку — один из гмуров, обращенных нашими стараниями в жмуров.
В воздухе стоял мерзкий дух слежавшейся пыли и свежей мертвечины — некоторых Кондратьичу пришлось уложить после случившегося.
Или это был я?
Ничего не помню с того момента, как начался обвал.
Боль отступила, когда я сгрыз яблоко. Мана, которой резко стало лучше, вернула если и не бодрость духа, то хотя бы желание жить.
С яблоком вытащил одну из свечей — ухмыльнулся, вспомнил, что у меня даже не было спичек. Будь рядом Алиска, — наверняка бы смогла управиться с магическим предметом. Я потеребил подбородок — а ведь у меня самого такой опыт был, когда я чуть не залил нутро Менделеевой огнем. Может, и сейчас получится? Не должно же оно, в самом деле, быть сложно, как ракетные техноло…
Получилось.
Пламя откушало пару единиц маны, вспыхнуло едва ли не из огнемета, струей ударив в потолок — я чуть не выронил свечу.
Свет можно было регулировать маной же — а торгаш-то умолчал, что его игрушки столь требовательны.
Зато света давали куда больше, чем фонарь Ибрагима или птенец Майки…
Майка…
Я набрал побольше воздуха в грудь — рано или поздно надо принять мерзкую правду. Надежда жила во мне одним лишь честным словом. На что можно надеяться, если Тармаева была обречена.
Я ждал сообщения о ее гибели сразу же, как только растянул перед глазами окно интерфейса. Ясночтение, словно желая нагнать побольше жути, прискорбно и загадочно молчало.
Я глянул лог — тот был полон сообщений о полученном мной уроне, о крупицах опыта, что падали мне на счет… Система отдавала должное моим умениям, не забывала напомнить о текущем состоянии…
Дебаффы злыми псами грызли мои характеристики, словно вопрошая — что, дружочек? Думал, что прерванное проклятие изыдет прочь, как сраная бздень? Дунь, плюнь, ногой притопни — и поминай как звали? Нет уж, лови, родимый, обратку.
Страшно даже представить, что должно было быть, если бы на нас обрушилась не эта урезанная альфа-версия, а полноценный релиз.
Я покачал головой — на ум шли какие-то странные, неуместные сравнения.
Вскоре дошел до тех сообщений, где лог предупреждал о том, что Майя отравлена. Закусил губу, ничего не понимая, но беспокойство решило уняться. Надежда лыбилась во весь белозубый рот. Может быть, открывать шампанское и радоваться еще рано, но было хотя бы за что зацепиться.
Я пробежался глазами по логу еще раз и еще, чуя, что упустил нечто важное.
И в самом деле упустил.
Катька Менделеева в ходе успешных действий получила следующий уровень. Знать бы еще, что за действия. За то, что вытащила Майку с того света, я готов был бы и сам ей навалить: уровней, опыта, что там еще дают?
Лишь бы они все были живы.
Интерфейс словно нарочно, чтобы меня подразнить, не показывал полоски их состояний. Наоборот, отмечал, что они по-прежнему состоят в моей группе, вот только поведать хоть какую-то информацию о них не желал.
Я стиснул зубы, поднял небольшой булыжник — мысль о том, чтобы разобрать лежащий передо мной завал, была столь же нелепа, как и притягательна. В фильмах герой в отчаянии и желании спасти любимых начинал разбирать булыжники, а режиссер с оператором пели осанну его отваге, упорству и самопожертвованию.
Мне же петь было некому.
Было кому упрекнуть.
— Глупо. — Я услышал голос и на миг подумал, что попросту спятил. Обращать на него внимание или не обращать?
Галлюцинации не желали быть лишь слуховыми, они перерастали в визуальные.
Биска, ежась, пыталась сохранить насмешливый вид на холодных камнях.
Сквозняк брал от нее свое — адская дева покрылась гусиной кожей мурашек. Грудь словно сжалась, и лишь торчащие точки сосков не уставали говорить о том, как же ей на самом деле, холодно.